Драма наших дней.

Я посвятил эту повесть моему другу Эду, ушедшему из жизни так рано. Всё, что я хотел высказать за время с ним и без него, я выкрикнул, выплескал, выплакал здесь, в книге, которую вы, дорогой читатель, держите в руках. Предостерегая вас от заблуждений, хочу попросить: не сравнивайте меня с моим героем Лео. Мы разные люди, и дальше нам идти порознь.

С уважением, автор.

«Между мною и тобой, между небом и землёй, между нами…»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Поезд Москва — Петербург, сентябрь 2005 года.

Я включаю ночник в купе, принимаю сидячее положение, тру ладонями лицо и смотрю в окно. В тёмном стекле я вижу своё слегка вытянутое отражение. В его размытых очертаниях мелькают огни дачных посёлков, железнодорожных станций, пролетающих мимо электричек. Отражение то пропадает, то возвращается. Становясь более чётким, оно словно пробуждается вместе со мной. Мысли… мысли… Их так много, они, как из старого блокнота листки, разлетаются во все стороны, а я их собираю и складываю в стопку, собираю и складываю…
В моё полностью проснувшееся сознание врывается голос Яны, наш вчерашний телефонный разговор. Слова начинают звучать громче, радость моя сменяется грустью, а отражение из-за наступившего утра теряет чёткость и исчезает вовсе.

— Эд умер.
— Как? Что ты такое говоришь? Этого не может быть!
— Да, Лео, после операции. Он не проснулся, был в коме, а теперь всё.
— Господи! Боже мой… Яна… Яночка…

Она плакала, и я пытался как-то успокоить её, хотя понимал, что это бесполезно. К моему горлу уже подступал тот самый комок, и я плакал вместе с ней.
Яна будто ждала моих слёз. Ей сразу стало легче. Всхлипы исчезли, голос приобрёл дикторскую чёткость… А я поймал себя на мысли: всё, что со мной происходит, — это кино.
Она продолжала говорить, о чём-то спрашивать. Я отвечал, но думал уже о своём.
Неужели отрезок нашей дружбы длиною в десять лет был дан мне для того, чтобы я вот так сел и написал об этом человеке? Эд… Такой свой… Он умер… Как же несправедливо!

— Ты меня слышишь? Лео!?
— Да, я здесь.
— А я ведь чувствовала: что-то не то, он мне даже приснился в Ялте. И сон был такой странный. Будто пришла в палату утром, за пару часов до операции, в клинике шумно, все бегают, суета страшная. Долго искала дверь, попадала всё не туда, нашла, захожу — сразу такая тишина и мы. Я спрашиваю его: «Что тебе снилось сегодня ночью?» А он отвечает: «Мне снилось, что я женщина и что меня любит мой мужчина». Представляешь?!

Я выхожу из купе покурить и умыться и на обратном пути беру стакан горячего чая. На столе лежат тетрадь и ручка. Всю ночь я сочинял, чтобы хоть как-то отвлечься.

— Кажется, стихотворение получилось.
Говорят, это первый признак шизофрении — разговаривать вслух со своим отражением в зеркале. Ну и ладно. Я даже очень ничего. Мешков под глазами, синяков и прыщей нет. Мне необходимо выглядеть свежим, выспавшимся, ведь я еду из Москвы. Это Питер сонный и неторопливый — Москва не такая.
В голове опять возникает диалог. Наши голоса звучат как старая виниловая пластинка.

— Алло, это я.
— А! Вечный студент! Ну, как ты? Тебе ещё не надоела столичная суета?
— Эд, я скучаю.
— Ну, так в чём дело!? Приезжай, давай, места у меня много. Когда ждать?
— Я не знаю. Надо планировать.
— Не надо планировать. На вокзал, и вперёд!
— Да, пожалуй, ты прав. Как ты?
— Отлично. Я стал моделью, и даже очень неплохой!
— Да-а-а?! Поздравляю.
— У меня показ за показом, и ещё кое-что… ты просто обалдеешь, но это не по телефону. Это секрет.
— Даже для меня?
— Нет, ты не так понял. Для тебя это будет сюрпризом. Эффект неожиданности. Ты любишь сюрпризы?
— Смотря какие.
— Хорошие, Лео.

На перроне меня никто не встречает. Сентябрьское солнце заставляет надеть тёмные очки. Правда, и без него я сделал бы то же самое — начало нового дня всегда слепит.
Я направляюсь, сливаясь с толпой, к зданию вокзала и по пути ещё надеюсь встретить Яну. Её нет. Она стоит сейчас в пробке. Набирая номер Кислого, Яна медленно продвигается в колонне машин.

Сегодня Кислый, как ни странно, ночевал дома. В столовой его огромной квартиры всегда работает кофеварка: запах кофе — неотъемлемая деталь. Кислый любит всё, что бодрит. Кто он такой, этот Кислый? Да никто, наш общий знакомый. Назвать его другом нельзя, недругом тоже, приятель он и есть приятель, мы знаем его очень давно… есть и есть — что ещё…

— Лола, тебе хорошо?
— Да.
— А так?
— Да-а-а… ай!.. м!.. мх!..

Лола — новая девушка Кислого. Я не знаю её — я просто представляю, какой она может быть.
Они познакомились в клубе, и Кислый пригласил Лолу к себе. Та с удовольствием села в его спортивную машину, а придя в гости, сразу полезла в джакузи. В такую машину и такое джакузи села бы любая девушка.

— Телефо-он!.. Э-эй!.. Кислый!..
— Да… слышу… сейчас… блин!.. Где мои трусы?!.. Вот!
Надевая задом наперёд «семейники», Кислый бежит к барной стойке. Там он находит вибрирующий в танце мобильник.
— Алло.
— Кислый, привет, это Яна. Ты собираешься?
— Да.
— Не опоздаешь?
— Я буду вовремя. Не ложился я, боялся проспать.
— Ты не был в клубе?
— Что? Нет. Я дома.
— Жду тебя.
— Да, конечно. Я буду не один, с Лолой.
— С кем? Я не слышу!?
— Ты её не знаешь, она хорошая, Ло-ла!
— Ты в своём репертуаре, Кислый. Только не опаздывай, я жду тебя, с Лолой или ещё
с кем, неважно.
— Не волнуйся, я уже в трусах и пью кофе.
— Хорошо, я еду на вокзал. Лео приезжает.

Кислый наливает две чашки горячего кофе. Он наблюдает, как Лола приводит себя в порядок у зеркальной стены прихожей. Зализывая вперёд мальчишескую чёлку, она довольно улыбается. Кому — непонятно. Может, самой себе? Или своему новому парню? А, может быть, ей понравился утренний секс в ванной. Ей двадцать два, и она счастлива, что всё вот так.
— Ло, выпей кофе. Если хочешь, сообрази бутерброд, посмотри что-нибудь в холодильнике. И мне тоже сделай, пожалуйста.
— Может, я не поеду с тобой? Я его совсем не знаю… не знала.
— Вот и узнаешь.
Скользя по паркету, Кислый скрывается в спальне. Он быстро надевает свои потрёпанные джинсы, футболку и носки. Лола идёт в столовую, открывает холодильник:
— Негусто… Из чего бутерброд-то делать?
— Там была колбаса?! — кричит из спальни Кислый. — Внизу посмотри!
— А я что делаю?
Лола наклоняется, выпячивая свой крепкий зад:
— Нет никакой колбасы!
Переминаясь с ноги на ногу, она шарит белой ручкой по полкам, передвигая какие-то баночки с иностранными названиями.
— Как это нет? — пристраивается сзади Кислый. — Вот же она.
Он прижимает Лолу к себе, и та как кошка прогибается ещё больше.

В кабине лифта Кислый широко улыбается и показывает Лоле ослепительно белые зубы. Кислый не влюбляется в таких девочек, как Лола, — он просто их трахает, ему двадцать пять.
— Чёрт! Я у тебя забыла очки.
— Мои возьмешь, — скалясь в зеркало ещё больше, прошепелявил Кислый.
— Я что, кислотница? Такие я не одену!
Кабина притормозила и мягко открылась. Повернувшись лицом к выходу, Кислый сделал шаг прямо на ожидающую лифт дамочку. Увидев его невообразимый «чиз», женщина дёрнулась и попятилась назад.
Они направились к машине.
— В бардачке выберешь себе «глаза», какие хочешь, — спокойно продолжил Кислый.
— Мне нужны очки, в которых ничего не будет видно, — не подумав, ляпнула Лола.
— Дура, это мой друг!
Кислый остановился и зло посмотрел на неё. Подойдя к машине, он резко открыл дверь.
— Садись, Ло-ла.
— Чего ты?
— Са-дись!
Лола обиженно села вперёд, красный «Форд» пулей вылетел из подземного гаража.

В бистро я успеваю съесть салат и выпить крепкий кофе. Мой телефон нервно звонит, но я не отвечаю, потому что вижу Яну: она спешит к памятнику в центре зала, ищет меня глазами. Я иду к ней навстречу.
— Здравствуй, подруга.
— Привет, дорогой.
Яна берёт меня под руку, мы выходим на улицу.
— Ты не поверишь — я написал песню и посвятил её нам… Эду, тебе, мне. Её уже гоняют по радио.
— Наверное, грустная? — невесело улыбается Яна.
— Нет. Песня получилась такая позитивная. Потом спою — ты поймёшь…
— Знаешь, я не говорила тебе: он очень хотел, и последнее время особенно, видеть тебя. Он даже порывался лететь в Москву и всё время ныл: «Обо мне бы хоть написал, а ещё писатель называется…» Это он так, любя.
— Я это сделаю, Яна.
— Неужели?!
— Да.
— Это будет роман?
— Пока только песня, но, когда она звучит, я представляю Эда в больнице в день операции.
— К сожалению, меня не было с ним в тот день, — тихо ответила она.
Я обнял её и быстро сменил тему:
— Во сколько нам нужно быть на Крестовском?
— Все подъедут к одиннадцати, а там — медленным шагом минут пять.
Я смотрю на часы Московского вокзала: девять.
— А сейчас куда мы?
— Цветы надо купить.
— Какие?
— Розы его любимые, ещё гладиолусы.
— Может, на Кузнечный?
— А там их продают?
— Раньше продавали, сейчас не знаю, но, думаю, да.
От вокзала этот рынок не так далеко, можно было и пройтись. Но мы ехали на знакомом мне авто, и я молчал, глядя в окно.
Добрались. Яна ушла к цветочницам, а я остался сидеть в машине. Смотрел на мою любимую площадь, на собор Владимирской Божьей Матери, его купола и колокольню. От солнца и золота слепило глаза. Здесь, на улице Достоевского, шесть лет назад я снимал квартиру.

У меня любовь была
Вырастали два крыла
Улетела — не допела
Одним словом, умерла

Пару снимков петербургских
И картинок акварель
Где искать тебя теперь?

Питер, зима 1999 года.

Закончив читать, я тяжело задышал в телефонную трубку. Когда я пытаюсь декламировать свои, так сказать, «нетленки», дыхание сбивается, точнее, я вообще перестаю дышать.
— Ну, как тебе? Только честно.
— Грустно, Лео. Может, есть что повеселее?
Повисла пауза.
Стихотворение на Эда не произвело никакого впечатления. Это позднее оно будет любимо им, любимо, как и остальные мои стихи. А сейчас он был настроен совершенно на другую волну — ему хотелось праздника.
— Повеселее, говоришь? Есть. Знаешь, где я снял квартиру?!
— Где?!
— На улице Достоевского, напротив бани.
— Да ты что! Вот это да-а-а! Я еду.
— Куда?
— К тебе, конечно!

Я раздвигаю шторы, показывая примчавшемуся ко мне Эду вид из окна.
— Смотри… дверь… видишь?! Это баня.
— Да-а… повезло же тебе, что я ещё могу сказать. Здо-ро-во!
Эд носится по квартире и радуется как ребёнок. Запрыгнув на чёрный стул, он громко, с выражением импровизирует. Я смотрю то на него, то на этот старый стул, который вот-вот сломается, и тогда Эд грохнется на пол.
— До свиданья, грусть и лишний вес, и похмелье тоже до свиданья! Здравствуй, банно-прачечный процесс, здравствуй, историческая баня!
— Ещё один рифмоплёт!
— Да, я такой! Весь в тебя. Пойдём, что ли, попаримся, с вениками, с тазиками?
— Сейча-ас? А смысл?
— А почему нет? Сейчас, и без смысла.
— У меня вон ванная есть. Милости прошу.
— Не хочу ванную, — сказал Эд и встал в позу. — Так я не понял: ты со мной или против меня?
— Я не против. Если ты хочешь… Значит, лишний вес? Или загрустил?
Эд смотрит в окно на дверь и вывеску над ней: «Ямские бани».
— Да завидую я тебе! Пойдём на разведку, место-то зна-ме-ни-то-е!
— Чем же оно знаменито?
— Говорят, пятница тут была «голубой» аж со времён Фёдора Михайловича! Хаживал ли он туда, на третий этаж, история умалчивает… А чего я примчался сюда?!
Я застываю и смотрю на него с открытым ртом.
— Не думай, — смеётся он, — я не гей.
— А я и не думаю, — заикаюсь я. — Не боишься там встретить своих поклонников?
— Кого? — удивляется он. — Поклонников? У меня их нет. Идём, заодно и поищем! А если не найдём — помоемся хотя бы для приличия и выпьем пива.
Эд спрыгивает. Стул разлетается на части.
— Блин! Так я и знал!
— Большой поэт сломал ваш чёрный табурет? Извини.
— Давайте, рифмуйте, ломайте всё, крушите.
— Склеим.
— Чем?! — я собираю обломки.
— Нечем? — помогает мне он. — Значит, купим.
— Ладно, не надо, я сам… Ну, так что, куда мы?
— В баню! — настаивает Эд.
— Хорошо, — отвечаю я. — У меня час времени. Потом я бегу на репетицию с Ленкой — она нашла нового хореографа.

Мы заходим в баню. Нас встречает запах влажного дерева, веников и почему то горелого масла. Я начинаю капризничать и морщу лицо.
— А масло-то здесь при чём? Фу-у-у!
— Возьми два билета. Я в буфет. Ты какое пиво будешь?
— Любое… Вот это вонь!
Я наклоняю голову к маленькому окошку и кладу деньги в пожелтевшую тарелку.
— Дайте два билета на третий.
Ярко накрашенные губы в ответ на мою просьбу кусают чебурек.
— Если в общее, то вам придётся подождать — там у нас очередь. Ждать будете?
— Будем, а зачем мы пришли?
— А я почём знаю, зачем вы сюда ходите?!
Кассирша заставляет меня покраснеть и отвести взгляд. Не прерывая своей трапезы, она цепляет окольцованными пальцами деньги, отрывает два билета и суёт их мне.
— Хамка, — тихо говорю я.
— Вы что-то сказали?
— Да нет… ничего.
— Тогда не стойте тут, вам туда, а у меня перерыв.
Окно кассы плотно закрывается, и я вижу Эда. Он подходит ко мне с двумя бутылками пива и точно таким же, как у хамки, чебуреком.
— Ну что, взял билеты?
— Да, пошли.
— Чебурек хочешь?
— Фу-у-у…
— Очень даже ничего.
— Вот и ешь.
Получив два засаленных билета, мы поднимаемся на третий этаж по широкой, с большими пролётами лестнице. Я не смотрю на бесконечные горшки с цветами и не читаю сопровождающие нас банные лозунги — я думаю о хамстве кассирши…
Возможно, этот день был таким или немного другим — сейчас это не имеет никакого значения. В квартире моей была ванная с газовой колонкой, и наши редкие посещения «знаменитой» бани сводились лишь к одному — посидеть в парилке и выгнать из себя выпитый за ночь алкоголь. Любви там никто не искал. Приключений тоже.

Питер, сентябрь 2005 года.

Открыв дверь машины, Яна отдаёт мне оба букета:
— Твои гладиолусы, мои розы.
— Ян… — говорю я.
— Что?
— Ты помнишь, тут была моя съёмная квартира? На Достоевского.
Я осторожно кладу цветы на колени. Яна садится за руль, и мы едем.
— Конечно, помню. И квартиру, и ваши бани. Я же всегда мечтала попариться вместе с вами. Правда, вы мне говорили: «Полом не вышла».
— Как это? — улыбаюсь я.
— Так это! Не вышла, не вышла… ваши слова.
Я начинаю смеяться.
— Что не так? Ошиблась? Не то сказала?
— Не-ет! Надо же, ты всё помнишь.
— Такое забудешь…
— Ты ревновала?
— Глупостей не говори. Я обижалась. Я всегда хотела быть с вами. Всегда и везде.
Мы оба смеёмся и поворачиваем на красный сигнал светофора. Слава Богу, что нет гаишников и что утренняя пробка рассосалась.

Едем по Невскому. Сегодня он мне кажется более ярким — не таким, как шесть лет назад. Да, Невский пестрит. Он похож на разодетого клоуна, ожидающего с минуты на минуту своего звёздного выхода. Обгоняя медленных туристов, местные жители, как всегда, рвутся вперёд. Они задают нужный проспекту ритм, разрезая собой толпу зевак. Уже не так часто приезжая в мой город, я стал замечать довольно странную особенность: я узнаю эти лица, словно видел их раньше. Конечно, видел. Я всегда любил пеший Питер. Центр города весь можно пройти пешком — Москву не пройдёшь… Может быть, поэтому, находясь в том «тогда», я запоминал их. Скорее всего, так оно и было… Люблю я петербуржцев!
А вот и Дом актёра. Когда-то во дворе этого жёлтого здания было летнее кафе. В нём я часто сиживал, слушая одну начинающую певицу. Со временем мои посиделки переросли в крепкую дружбу, и певица стала мне совсем родной. Я хорошо помню не только её, но и квартиру, в которой она жила. Не квартира, а театральный музей…
Дорогая старинная мебель, бархатные шторы, вышитая скатерть на круглом столе — чего там только не было. В отражении большого антикварного зеркала портреты друзей и кинодив, вешалки с костюмами, экстравагантные шляпы, вазы с цветами, статуэтки, карнавальные маски — и Гулино лицо. Я ухожу в эти воспоминания с такой лёгкостью, будто бы всё было вчера. И мне не надо придумывать, чем она занимается сейчас, когда мы с Яной едем по Невскому проспекту. Я всё уже давно знаю.
Помню, как мы собирались на какую-то вечеринку, собирались стихийно и в разных местах. По её просьбе я купил охапку белых хризантем и примчался к ней. Уже при полном параде закрывая входную дверь своей квартиры, Гуля из-за этого букета долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Она изловчилась и зажала цветы между ног. Когда на лестничной клетке появился сосед и увидел Гулин цветущий зад, от выражения его лица я чуть не помер. Приступ моего смеха был долгим и мучительным. Господи, какая же она смешная, эта девушка по прозвищу Сказка!

Минуту назад Гуля закончила свои последние косметические приготовления — выдёрнула щипчиками на лице волосинку.
— М-м-м… Как больно… м-м-м…
Бросив щипчики на гримёрный столик, она открыла блестящую коробочку и о чём-то задумалась. Потом опустила кисть в порошок телесного цвета и стала обильно пудриться.
— А-а-птчхи! Точно.
Пудра летала по комнате, и Сказка чихала.
— Птчхи!.. птхчи… точно…
Она думала об Эде и о том, что у них могло бы сложиться.
Гуля вышла на улицу. В руках она несла букет цветов и сумку, из которой торчала железная фляжка со шнапсом.
— Ничего не забыла? — спросил водитель.
Усевшись в салон, она достала фляжку, открыла её и сделала хороший глоток.
— Дорогой, ты же знаешь, всё самое необходимое всегда со мной. Трогай, опаздываем уже.

Мы с Яной проезжаем мимо Манежа, и он встречает нас огромной афишей прошедшей в городе Недели высокой моды. На афише — лицо Эда. Часть центрального шва немного разошлась, и лицо разделилось на две половинки. Оно стало похоже на разбитое сердце. Бело-перламутровый тон кожи, яркие алые губы, еле уловимая улыбка, маска, усыпанная стразами, огромный парик немыслимых расцветок.
— Ещё не сняли, видишь, висит.
— Автокран стоит, — отвечаю я, — значит, скоро снимут. — Тяжело смотреть на всё это. Узнал бы его под любыми масками.
Яна тормозит. Закуривает. В салоне становится дымно.
— У меня такое ощущение, что это сон, — задумчиво произносит она. — Мать, как увидела его в новом образе, чуть с ума не сошла. Её увезли на скорой прямо из морга.
— Да ты что!
— М-да.
— Старая у него мать?
— Ей около шестидесяти… Она из советского времени, бывшая коммунистка. Представляешь, что она испытала?
Я тут же представил себе эту сцену: мать-коммунистка, отчим-подкаблучник, врач морга и тело сына-транссексуала.
— Ты что-то сказал, Лео? Ты разговариваешь сам с собой?
— Что? Да, довольно часто. Я говорю, что вижу, как это всё можно снять.
— Что снять? Афишу? Её снимут и без нашего участия.
— Сцену в морге.
— Ты шутишь?
— Почему? Нет. Хочешь, расскажу?
— Давай.

ИНТЕРЬЕР. МОРГ. УТРО.
Три пары ног идут по кафельному полу. Врач, мать и её муж подходят к большому холодильнику. Врач открывает одну из камер, вытягивает каталку, расстёгивает молнию мешка. Зритель тела не видит. Мать смотрит на сына. Муж стоит за её спиной.

МАТЬ (кричит)
А-а-а-а! Кто это!!! Не-е-е-ет!!! А-а-а!

Падает в обморок. Муж подхватывает её. Тащит на кушетку. С ноги матери слетает туфля. Врач быстро закрывает холодильную камеру, поднимает туфлю и бежит за нашатырём. Муж усаживает мать на кушетку. Та неожиданно приходит в себя.

МАТЬ (продолжает кричать)
Это не мой сын! Нет! Не-е-е-ет!!!

Врач спешит к матери с флакончиком нашатырного спирта. Отголоски её крика переходят в следующую сцену.

— Ну ты даёшь! Всё было почти так, как ты рассказал.
— И ты всё это видела?
— Да, я вызывала ей скорую. А какая сцена следующая?
— Наша с тобой.
— Где?
— В машине, здесь и сейчас.
— Как всё странно, — отвечает она. — Получается, мы уже играем?
— Все играют, Яна. Тебе не кажется?
— За эти несколько дней я очень устала, Лео. Мне уже ничего не кажется. Вчера отчим его позвонил, вечером, спрашивал, чем может помочь, интересовался, что и где… Подозрительно как-то. После этого странного звонка боюсь, что и они будут там сегодня. Не случилось бы чего.
— А ты как думала? — отвечаю я. — Конечно, будут. Они же родители.
— Его мать считает меня виноватой.
— В чём?
— Не знаю, Лео. Я этот миф не придумывала. Я, правда, любила его как человека, как друга. Для матери, конечно, я была его девушкой, невестой, — он ей говорил именно так, отмазывался от допросов, и она в это верила на все сто.
— Ну, понятно, разумеется.
— Пусть его мать считает меня кем угодно, обвиняет и прочее — мне всё равно. Я никому ничего не должна доказывать. Она с нами не жила. Я виню себя. Да. Но только за то, что поехала, дура, отдохнуть, когда он ложился под нож. Никогда не найду этому оправдания, никогда!
— Прошу тебя, успокойся.
Яна плачет, и с её ресниц стекает тушь.
— Тебе не в чем себя винить. Всё случилось так, как случилось… Нам надо ехать.
— Да.
Она затушила сигарету, завела машину, и мы поехали дальше.

Я стал смотреть на Яну совершенно по-другому. Мне казалось, что она постарела. Был даже момент, когда я не узнал её лица. Девятая линия Васильевского острова тоже изменилась, правда, с точностью до наоборот — улица помолодела. Здесь я жил, но недолго — меня не устраивали мосты. Я любил центр. Любил находиться в центре.

— Я же верила, что он не один, — продолжила она, — все же вокруг него были, но никого в итоге! Ни меня, ни Сан Санны… И никто не знал настоящей правды: что с ним, где он и как. Почти месяц лживой реабилитации! Убила бы гада-врача! Но он, говорят, свалил за границу, пидор.
— Бесполезно всё это, Яна. Какой спрос с врачей?! Эд обязательно подписывал какие-то специальные бумаги — «претензий не имею» и прочее… Это делают перед любыми операциями, ты же знаешь.
— Да, знаю. И Сан Санна была уверена, что Эд якобы в Швейцарии и прилетит к показу.
— Понятно, почему вы расслабились, — сказал я. — Эд улетел, и все ждут его возвращения.
— А кто мог подумать, что врач с подобной репутацией способен на такой обман?
Возникла пауза, и мы посмотрели друг на друга.
— Кто такая Сан Санна? — спросил я. — Откуда она взялась?
— Познакомились они в клубе. Она подошла к нему после выступления, предложила свои услуги, и он согласился.
— Что именно? Операцию?
— Нет. Об операции тогда речь не шла. Это уже потом всё было, позже. Она предложила ему подиум. Карьеру модели. Эд был счастлив. Он сразу купил квартиру, эту машину, стал «звездить» и капризничать. Мы часто с ним ругались.
— Почему?
— Может быть, я ревновала его к новой работе.
— Да ну, ты что? Круто же…
— Да, круче некуда…
— Он мне ни разу не говорил о том, что в его жизни появилась такая женщина.
— Всё произошло за этот год, — продолжила Яна. — Очень быстро, даже слишком.
— Сан Санна… это что-то такое, железобетонное?
— Да, она сильная.
— Красивая?
— Есть такое. Мне кажется, что она и подошла тогда к Эду только из-за того, что увидела в нём себя.
— Это как?
— Помнишь его номер в чёрном парике?
— Конечно…
— А мейк-ап, помнишь?
— Не очень…
— Одно лицо.
— С ней?
— Да.
— Надо же… А она будет сегодня?
— Нет. Говорят, её уже нет в городе, как и врача.

Крестовский остров.

Кислый остановил машину и направился к уличной торговке, чтобы купить букет цветов.
— Можно я с тобой?
— Нет, сиди тут. Я сейчас.
Лола сделала обиженное лицо, достала сигарету и закурила.
У подземного перехода женщина торговала полевыми цветами. Кислый подошёл к ней и заглянул в корзину.
— Девушке понравится, — сказала женщина.
— Эта девушка любит розы. Но сегодня я хочу подарить ей незабудки.
— Пожалуйста, пожалуйста. Вот они, незабудки, пятьдесят рублей!
Она стала суетливо показывать Кислому сразу несколько букетов, на выбор.
— Можно этот? Вот, возьмите деньги, сдачи не надо.
Кислый пошёл к машине под протяжное «спасибо» продавщицы цветов. Женщина стала махать над корзиной заработанной сотней и при этом что-то нашёптывать — видимо, какую-то молитву. Этим утром Кислый был первым её покупателем.

На Крестовском острове деревья завораживают. Они очень высокие и очень старые. Ещё их много. Если приехать сюда в солнечную погоду — такую, как сегодня, — сразу накатят воспоминания. Хочется дышать полной грудью, смотреть на залив, мечтать, сочинять, совершать разные глупости… На Крестовском осень особенно яркая. Это отличное место для художников-пейзажистов. Они здесь как грибы в лесу. Всё что-то пишут и пишут… Вечное, наверное…

Из открытого красного «Форда», стоящего у летнего кафе, звучала музыка. Лола, Кислый, Гуля и Жак сидели за столиком и о чём-то разговаривали. На белых пластмассовых стульях лежали цветы. Впечатление создавалось такое, будто все они собрались, чтобы идти на вечеринку в клуб.
— Пра-авда! — продолжала шутить Гуля. — Мы познакомились на рынке! Я искала себе стринги, а он покупал трусы! Я просто помогла ему их выбрать.
— Учись, Лола, как мужиков снимать надо! — смеялся Кислый.
Лола сделала вид, что не услышала этого странного замечания в свой адрес. Перед ней стояла другая задача — понравиться Гуле. Лола знала: если Гулю внимательно слушать и ещё при этом поддакивать, «дружеское соитие» произойдёт очень быстро. Все эти инструкции она получила от Кислого по дороге сюда:

— Сказка не из тех, кто вот так быстро подпускает к себе, — говорил ей Кислый.
— И что мне делать? — интересовалась Лола.
— Она не любит ничего нового — она всегда довольствуется старым. Хранит это старое бережно и ревностно.
— И что мне делать, Кислый?
— Но у неё, как и у всякой женщины, есть слабые места. И я знаю какие!
— Ну-у? Колись, давай! Что мне делать?!

В кафе Лола внимательно слушала Сказку и часто кивала головой. Гуле это нравилось, и её несло. Она была счастлива своим утренним сольным концертом.
— А что такого?! Вижу — мужчина, с виду одинокий… Не могу же я мимо пройти. Когда мужчины сами выбирают себе трусы, это говорит о том, что они одиноки. Это холостые мужчины. Проверено, сто процентов! Вот ты, Жак, трусы сам себе покупаешь?
— Нет, — ответил неуверенно Жак.
— Ему трусы покупает его друг, — неожиданно вставил Кислый.
— У меня нет такого друга, — обиделся Жак. — Я сам шью трусы. Моя коллекция мужского нижнего белья куда лучше вашего китайского ширпотреба.
— Вот это новость! Ты шьёшь трусы?! И я этого не знала!? Хм…
— Ты, Гуля, не знала этого только потому, что Жак для тебя — это так, часть твоей свиты.
— Ой, неужели ты мне грубишь? Тебе бы надо грубить Кислому.
— Я тебе говорю, чем я занимаюсь.
— Я знала, что ты строчишь. Я не знала, что именно! Вот теперь знаю.
— Я не строчу — я придумываю. Я модельер, Гуля.
— А я модель! Будем знакомы. Не обижайся на меня.
— На тебя обижаться бесполезно. Ты как соседнее государство: кому хочется войны с ним?
Гуля довольно улыбнулась. Слова Жака прозвучали как комплимент.
— Так на чём я остановилась? — продолжила она.
— На трусах, — тихо сказала Лола.

Припарковав машину, Яна посмотрела в зеркало, вытерла потёкшую тушь, бросила пачку сигарет в пухлую сумку.
— Теперь ты знаешь всё, — сказала она.
— Да-а, — протянул я. — А ведь шоу состоялось?! И все поверили.
— Ты знаешь, мне кажется, что оно продолжается и никогда не кончится, это шоу. Ты сегодня же в Москву?
— Да, вечерним, я взял обратный билет сразу.
— Понятно… Ну что, пошли?
Я беру цветы. Мы выходим из машины и идём в кафе.

Болтая без остановки, Гуля крутила головой, стараясь лишний раз обратить на себя внимание других посетителей кафе. Она не могла иначе. Всегда быть в центре — обычное дело для неё. А эти рассказы о любовных похождениях! Их можно издавать отдельными книгами.
— Потом мы поехали ко мне домой примерять обновки, — тараторила Гуля.
И тут она выдала фразу, от которой все схватились за животы:
— Выпили водочки — и трусы как рукой сняло!

Кислый, Жак и Лола нас давно заметили, и нам оставалось только прервать выступление артистки и поздороваться. Но мы продолжали стоять за спиной и ещё какое то время наблюдать за ней.
— Если она не выйдет из образа, придётся положить руки на плечи, — тихо сказал я.
— Ты её напугаешь, — ответила Яна.
— Что такое, кто там?! — Гуля обернулась и увидела нас: — Лео! — крикнула она и встала из-за стола.
Я сразу здороваюсь со всеми, кого знаю. Не знаю я только Лолу, и Кислый нас знакомит.
— Это моя подруга, — говорит он.
— Новая, — тут же вставляет Гуля, думая про себя: «И не последняя».
— Очень приятно, Лола, — улыбаюсь я.
Она тоже отвечает мне улыбкой и почему то краснеет.
Ревность закипает в Гулиных глазах. Я начинаю чувствовать какой-то подвох.
— Муза меня зовут, — громко говорит Гуля, приближаясь ко мне, — твоя Муза!
Она крепко обнимает меня.
— Да ты что? — шутя отвечаю я. — А меня зовут Лео.
— Да неужели, — подыгрывает Гуля. — А у тебя, мой мальчик, какой размер трусов?
Буквально на секунду я теряюсь.
— Ты что, забыла? Сорок восьмой.
— Точно! — вспоминает она и хитро смотрит на Лолу.
Лола отводит взгляд и с надеждой утопающего смотрит на Кислого. Тот ржёт. Яна, ничего не понимая, сразу начинает допрос:
— Вы что, пьёте!?
— Шнапс. И пью только я, — отвечает ей Гуля. — У меня водитель, а мальчики — они за рулём.
Жак кивает головой.
— А такое ощущение, что пьёте, — продолжает допрос Яна.
— Пью — только — я, — повторяет Гуля и тянет меня за руку за собой.
Яна садится за стол. Она здоровается с Лолой кивком головы.
— Может, чаю? — спрашивает её Лола.
— Я не против, — отвечает Яна.
— Какой ты любишь?
— Всё равно, только без сахара.
Лола уже спешит под навес, к бару. Теперь ей необходимо подружиться с Яной. И первый шаг — принести Яне чашку горячего чая. Лола совсем не дура. Она помнит и выполняет инструкции Кислого. Только Яна — совсем не Гуля. Заслужить её любовь просто.
Яна посмотрела на часы:
— У нас есть ещё минут десять.
— Они что, давно не виделись — Гуля и Лео? — спросил её Кислый, внимательно наблюдая за парочкой, воркующей в стороне.
— Около года, — ответила Яна.
На столик опустилась чашка с чаем.
— Спасибо, Лола.
— На здоровье, Яна.

Гуле показалось, что за ней следит Кислый, будто он читает по губам её разговор с Лео. Она демонстративно повернулась к столику спиной:
— Я скучала по тебе.
— Взаимно, Гулёнок.
— Ты к нам за вдохновением?
— И за этим тоже. Как бы оно не оставило меня сегодня.
— Не оставит, не переживай. Наоборот. Так даст по голове — готовь бумагу и перо…
— Ушёл из жизни наш Пьеро.
— Не волнуйся, у него там праздник.
— Надеюсь.
— Ты когда обратно?
— Вечером.
— Жаль. Я так хотела спеть тебе наши песни.
— На ушко, перед сном?
— Оставайся, Лео, я спою-ю…
И она снова прижалась ко мне.
— «Самая красивая, ты мне говорил…» — пропел я.
— Дура-а-ак, — улыбнулась Гуля.
— Я дурак?! Нажралась тогда, в день прослушивания, а я, видите ли, дурак. Сама такая.
— Это было моё первое публичное выступление, между прочим.
— Хорошо, что не последнее. Не могу остаться, правда. Столько дел в Москве.
— К чёрту дела, Лео, — ответила она серьёзно. — Теперь мы твоё главное дело, понимаешь?!
— Это как?
— Это уже ты подумай, как…
— Ты подшофе?
— Пф-ф… Это моё привычное состояние! Ты меня забыл что ли? Я всегда такая.
— Гуля, я сегодня слишком далеко. А ты не забыла, зачем мы здесь собрались?
— Отнесись к этому философски, Лео. Рано или поздно все мы будем там. Единственное, чего бы мне не хотелось, так это забвения. Хочется оставить после себя что-то хорошее… Вот ты — писал мне песни, так?
— Ну…
— А я их пою.
— Замечательно.
— Это память? Память. Хорошая память? Хорошая.
— Тебе мало славы?
— Пф-ф… Меня каждая собака знает. Причём тут слава, Лео?
— Не лукавь, Гуля. Хочешь ведь, а?
— Ну-у-у… Лучше деньгами. Цветов не надо. Я мысль потеряла. Хотела сказать что то очень умное.
— Ты хотела оставить миру хорошее, вечное.
— Да! Пожалуйста, Лео, напиши обо мне что-нибудь. Неужели я не заслуживаю хотя бы нескольких строчек?
— Что с вами со всеми происходит? Откуда ты взяла, что я собираюсь что-то писать? Не понимаю…
— У тебя в глазах. Оттуда и взяла.
— М-да? Придётся снова надеть очки.
— Бесполезно. Ну-у! Ты не сказал мне! Напишешь?
— Гуля, ты такой яркий персонаж, что если я начну писать, ты затмишь всех.
— Ой, ладно, — расцвела она.
— Что «ладно»? Так оно и будет. Получится не драма наших дней, а комедия.
— Если ты про эту историю, то вот что я тебе скажу: ему бы не понравились наши скорбные лица. Уверяю тебя. Я хорошо помню, как он однажды сказал мне про свои похороны: «Будешь ныть, — говорит, — встану из гроба и плюну в лицо! Ясно?!» Я не знаю, почему он так говорил, но я это запомнила. Ему там сейчас хо-ро-шо!
— А я не собираюсь распускать слюни. Я, знаешь ли, уже в материале.
— Я и не сомневалась.
— А что тогда издалека, огородами всякими, сказала бы прямо, если всё знаешь.
— Я ничего не знаю, Лео. Натура я творческая, и во всём вижу…
— Деньги?
— И это тоже. Ты — умный парень. Москва, надеюсь, тебя научила?
— Не думаю. В этой истории нет коммерческого успеха. Время не то, страна не та. Не готова ещё.
— Готова. И время — то!
— Твои слова да Богу в уши.
— Вот и поговорили, — полезла она за сигаретой. — Я тебя очень люблю. Ты пиши правду. Вот что важно: правда. И про меня не забудь.
Гуля закурила.
— Куда мы без тебя! — пошутил я. — Ты у нас одна такая, толстая.
— Я не толстая, я — Сказка, а её всегда должно быть много. Мне все так и говорят: «Гуля, тебя много!»
— Как я их понимаю! — засмеялся я. — Ну что, сказочница, идём, нас зовут.

Мы шли с цветами вдоль длинного каменного забора больничного городка. Видели, как охранник открывает большие ворота, как из ворот выезжает автобус и как этот автобус приближается к нам. С его появлением мне почему-то сразу стало не по себе.
В салоне сидели родители Эда и ещё какие-то люди. Заметив Яну, мать резко закрыла шторку окна, водитель прибавил скорость, и автобус скрылся за поворотом.
Яна стояла в полной растерянности. Мы смотрели на неё, и никто ничего не понимал.
Неожиданно она закричала:
— Они забрали его! Надо срочно за ними, поехали, быстрее!
Её крик вывел меня из задумчивости и вернул в реальность.

Мы бежали обратно к машинам. Из наших букетов отрывались и падали на асфальт лепестки цветов. В этот момент я думал о матери Эда. Я никогда не видел её раньше, Эд ничего не рассказывал мне о ней.
— Куда его повезли? Ничего не понимаю. Я всё сделала правильно! Что происходит? — продолжала кричать Яна.

И вот оно начинается — самое что ни на есть настоящее кино. С погоней, машинами, извилистой дорогой…
Никто толком не знал, куда поехал этот автобус. Но мы почему-то выбрали трассу вдоль курортной зоны, и наши машины неслись по ней.
Осень, пустынные пляжи, одинокие сосны, серые волны финского залива. Поднимаясь в небо и накатывая одна на другую, они будто соревнуются между собой, и, достигнув берега, с шумом разбиваются, исчезая навсегда.
Яна крутила баранку, а я смотрел в окно и уже представлял, как машина с киношниками едет следом за нами. А если снимать с вертолёта? Здорово! Я уже слышал и музыку, но пока ещё не думал о композиторе. Думал я о героях. Всё происходящее с ними казалось мне более чем забавным.
Машина Кислого шла параллельно нашей. Когда на горизонте появлялась какая-нибудь одинокая встречная, Кислый вставал в общий ряд, и Гуля очень нервничала. Почему? Её машине в очередной раз приходилось отступать, давая Кислому место, а Гуля страшно не любила беспорядков на дороге. Это была самая настоящая погоня. Но автобуса, который мы догоняли, не было видно.
Яна остановила машину так резко, что я чуть не поцеловал лобовое стекло. Находясь уже где-то далеко, на съёмочной площадке, я расслабился, и если бы не ремень, «поцелуй» этот был бы очень жарким.
— Лео, извини, — сказала она, — извини, что не предупредила.
— Да ничего, — попытался ответить я.
— Всё, — выдохнула она.
— Что значит «всё»? Что-то случилось?
— Ничего не случилось — я больше не могу, ничего не могу…
Она вышла из машины. Я тоже вышел. Рядом тормозили машины друзей. Кислый что-то кричал Гуле, и та грозила ему кулаком, а потом крутила пальцем у виска. Жак наблюдал за их дорожной разборкой, и ему было смешно.
— Ты чего, Ян?
— Всё нормально, Лео.
Я подошёл к ней, взял за руку и прижал к себе. Может, от ветра или от горя, а скорее и от того и от другого — она плакала. Холодный ветер лепил к телу одежду и трепал волосы.
— Понимаю, — сказал я, — это бессмысленная погоня. — Но давай посоветуемся со всеми, подумаем, что и как… Должен же быть какой-то выход.
— Где?.. Какой выход?
Мы стояли посреди дороги, прямо на разделительной полосе. На эту белую линию подтягивались и все остальные. Гуля шла, кутаясь в какую-то шаль, Кислый прижимал к себе Лолу, Жак плёлся следом и зачем-то тащил с собой букет. Подойдя к нам, Гуля достала из сумки свою знаменитую флягу.
— Я, пожалуй, выпью, или просто слягу от такой погони!
Она сделала глоток, встала в позу и продолжила ругаться:
— Кислый!?
— Что?
Гуля повернулась к нему лицом.
— Ну? — повторился он.
— Почему ты всю дорогу заставлял меня дрожать!? Я уже побывала однажды на том свете, и мне этого хватило. Год на костылях ходила. Ты на дороге, а не в клубе!
— Ой-ой-ой, — пропел Кислый. — Ладно тебе. Выпей лучше ещё…
— Не «ладно». Выпью! Я жить хочу.
— Живи, кто тебе мешает?
— Твоя машина мешает.
— Всё. Я больше не буду, — Кислому совсем не хотелось ругаться с ней.
— Ловлю на слове!
Гуля выдержала паузу и презрительно добавила:
— Тоже мне, Шумахер.

Какое то время все молчали, пытались понять, вспомнить, зачем здесь находятся.
— Мы найдём его обязательно, слышишь?
Я прижимал Яну к себе и старался успокоить.
— Да, — отвечала она, вытирая слёзы, — конечно, найдём, поехали… поехали…
— Куда поехали!? — возмутилась Гуля. — Я толстая больная женщина, и мне нельзя нервничать! Чтобы ехать, нужно знать куда! Или я не права? На вот лучше, выпей, это тебе поможет, — она протянула Яне свою нескончаемую фляжку. — Успокойся немного. Пусть Лео сядет за руль.
Неожиданно зазвонил чей-то мобильный, и все стали шарить по карманам.
— Это мой, — сказала Яна. — Алло.
— Яна?!
— Да.
— Это отчим Эда. Только не говори потом матери, что это я рассказал тебе — где…
— Где?! Ладно я — но люди, дорогие ему, собрались тут. Где он!?
Мы так напряглись, слушая голос звонящего, что перестали замечать холодный ветер с залива, машины на дороге и то, что мы стоим на разделительной полосе.
— Рядом с нашим загородным домом, — продолжал голос, — там, где его бабушка похоронена. Я везу мать в больницу, ей совсем худо, прости.
И голос так же неожиданно пропал, как и появился. Связь прервалась.
— Ребята, — закричала Яна, — поехали! Я, кажется, знаю, где это.

Зеленогорск.

Сторож кладбища показывал нам дорогу. Он был пьян и любопытен. Его крайне интересовало, почему мать кричала, что родила сына, а хоронит дочь.
Смотрел он почему-то на меня.
— Да не обращайте внимания, — отвечал я, — она помешалась совсем.
Увидев место захоронения, Яна выпрямилась и замедлила шаг.
— Спасибо Вам большое, — сказала она. — Можно мы тут сами немного побудем? Простимся с другом.
— О чём речь, — продолжал пьяный сторож, — с другом? Пожалуйста… О чём речь… пожалуйста.
Он показал на могилу пальцем и пошёл в обратную сторону.

Мы стояли вокруг свежего холмика, на котором не было ни фотографии, ни фамилии, ни дат. И я не мог поверить, что всё это наяву.
— Если бы не сторож, мы не нашли бы его, — растягивая слова, сказала Яна. — Вот ты где, Эд. Прости меня. Не думала я, что всё вот так получится. Прости меня, слышишь?
Она заплакала, по её щекам покатились слёзы.
— Я тебе тут принесла кое-что, — с трудом произнесла она и открыла пухлую сумку.
Очень красивое длинное платье опустилось на землю, следом легли наши цветы. Среди роз, гладиолусов, хризантем и двух гвоздик Жака выделялся букет незабудок. Я посмотрел на Кислого. Он рыдал.
Яна наклонилась и поправила на платье огромный кружевной подол. Разноцветные стразы заиграли на солнце своими гранями.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Я уезжал из этого города как будто навсегда. Казалось, ничто теперь не помешает мне забыть его, ничто не будет держать, как раньше, и звать обратно, пусть даже на пару часов. Плакать было не стыдно — в купе, кроме меня, никого не было. Я смотрел в окно, пил водку и прокручивал в голове, как киноплёнку, произошедшие со мною события. Оставалось только одно: отбросить все эмоции и начать эту историю сначала. Но уже на бумаге…

Питер, апрель 2005 года.

Вешалка гримёрки напоминала новогоднюю ёлку. Казалось, дотронься — и она рухнет от тяжести висящей одежды. По всему полу были разбросаны детали каких-то костюмов и женская обувь большого размера. Гримёрный столик был завален косметикой, там же стояло и несколько бутылок шампанского, на которых висели парики.
Приклеив на платье последний страз, Яна поднялась с колен.
— Кажется, всё, — выдохнула она. — И пришивать не надо. А ну повернись!
Эд покружился и застыл, словно звезда с журнальной обложки.
— Здорово, мне нравится, — улыбнулась Яна. — Камни играют, как слёзы поклонников.
— Это не слёзы, — ответил Эд, — это моя звёздность!
Яна засмеялась:
— Да, несомненно, она самая. Давай, поторопись на сцену, скоро финал.
Эд состроил гримасу, выпил рюмку водки и торжественно пошёл к выходу. Подол платья скользил, едва касаясь пола. От дневных ламп грим-уборной стразы играли как настоящие бриллианты.
Воткнув иголку в катушку ниток, Яна, наконец, посмотрела на себя в зеркало:
— Как я устала от этой ночной жизни, кто бы только знал.
Она поправила причёску, взяла сумочку и вышла за Эдом. Спустившись по винтовой лестнице, сразу попала за кулисы. На сцене под прицелом софитов артисты шли на поклон.
— Искупайте звёзд в овациях! — кричал слащавый ведущий.
И публика купала, как могла.

Помещение клуба «Кабаре» было выполнено в европейском, если точнее, немецком стиле. Главными достоинствами этого заведения были сцена, оббитая чёрным бархатом, вишнёвый занавес и настоящий театральный свет. Артисты любили и боготворили эту сцену. Стоять здесь, в лучах софитов, само по себе было наслаждением. Начинает казаться, что исчезают всякие границы и ты, находясь в этой магической комнате, будто зависаешь в воздухе. Только ты — никого и ничего больше. За твоей спиной бесконечное пространство, а впереди — зритель. Твой зритель. И он ждёт от тебя чуда.
Яна шла в бар через круглое танцевальное поле. Зал восторженно ревел, и травести артисты не переставали кланяться. У стойки Яна присела на барный стул и заказала Герману чай.
— Сегодня аншлаг какой-то, яблоку негде упасть, — улыбнулся ей Герман.
— Не говори, — ответила Яна. — Сейчас закроют занавес, и у тебя будет то же самое.
— Да тут всегда аншлаг. Мимо бара никто не проходит. Лимон, сахар будешь?
— Нет.
— Тогда вот твой чай.
Яна открыла сумочку.
— Денег не надо, не возьму, — быстро ответил Герман.
— Мы тебя не разорим, случайно?
— Я тебя умоляю. За что их брать, за воду?
— И водка тоже вода? — улыбнулась Яна.
— Это мои личные запасы. Налить ещё?
— Нет, не надо. Я брала для Эда.
Яна поднесла чашку к губам. Тут её окликнул знакомый женский голос:
— Яночка!
На соседнем стуле сидела Сан Санна.
— Господи, — сказала Яна, — совсем слепая стала. Привет, дорогая.
— Да я только что пришла. Смотрю — ты не ты?
Сан Санна чуть подалась вперёд, и подруги поцеловались. По здешним обычаям — в воздух, три раза.

После спектакля в баре стало шумно. Все спешили за горячительным, и очередь к Герману быстро росла. Народ уже толпился у стойки и вёл себя, словно массовка на съёмочной площадке. Каждый хотел выделиться, запомниться невидимому режиссёру. Тут были и случайные гости, глазеющие по сторонам, и местные «звёзды», и проститутки. Все говорили громко, выглядели ярко, преувеличенно жестикулировали. Были тут и женщины, похожие на мужчин, и мужчины, похожие на женщин. Толпа обсуждала всё подряд: косметику, костюмы артистов, политику государства и личную жизнь.

Сан Санна получила «Мартини», закурила и вернулась к разговору с Яной:
— Эд сегодня в ударе! Платье, причёска, номер — всё просто великолепно! Мой заграничный друг отметил это «чудо природы».
— Наша «королева» хорошо припудрила свой носик, — пошутила Яна, — вот и работает, как в последний раз. А что за друг сегодня с тобой загранич-ч-ный?
— Врач-ч-ч, — ответила Сан Санна и улыбнулась.
— Не нарколог, случайно? — продолжала шутить Яна. — А то самое время!
— Хирург, Яночка! Пластический хирург!
Сан Санна сказала это очень торжественно. Так говорят в загсе или при открытии какого-нибудь памятника.
— Да ты что! — также торжественно отреагировала Яна.
— Да! С кучей титулов и всяческих побед! Дана Интернэшнл — работа их клиники. Вчера только прилетел из Израиля по приглашению одного медицинского центра. Эд не рассказывал тебе про врача?
— Что… Врача?.. м-м-м…
Яна попыталась вспомнить.
— Так он еврей?
— Конечно, — ответила Сан Санна. — А кто сейчас не еврей?
— Я, девочки! Я не еврей!
Дамы обернулись. За ними стоял Эд. На лице были видны следы не снятой до конца косметики, он курил и широко улыбался.
— Я! — повторил он также торжественно.
— А вот и мы, артисты больших и малых, — сказала Яна, посмотрев на него. — Ну ладно, вы тут пообщайтесь, а я пойду заберу фонограммы и получу бабки.
Яна встала и пошла к выходу. Эд занял её место.
— Рад видеть тебя, — сказал он и поцеловал Сан Санну — не в воздух, а по-настоящему.
Сан Санна попыталась дёрнуться назад, но было уже поздно. Эд по-мужски прижал её к себе.
— Осторожней, косметика. Какой ты горячий!
— Ты хотела сказать, потный? Да, я такой. Работал потому что. К тому же тут очень жарко.
— Выпей тогда воды и остынь, — сказала она, вырвавшись на свободу.
— Не хочу, спасибо. Какими судьбами?
— А как ты думаешь?
Сан Санна быстро открыла сумочку и достала зеркальце.
— Я не экстрасенс, — ответил Эд, — читать по глазам не умею.
— Тогда подходи к телефону, когда я звоню.
Она припудрилась и убрала зеркальце обратно.
— Я был на сцене, — сказал Эд.
— Поэтому я здесь, — ответила Сан Санна.
— А теперь подробнее, я ничего не понимаю. Не томи, выкладывай.
Сан Санна хитро улыбнулась, выдержала паузу и продолжила:
— Сегодня со мной в клубе долгожданный для нас человек. Ну, ты помнишь наш давний разговор? Он вернулся в Россию, чему я, собственно, очень рада! Хочу тебя, наконец, познакомить с ним.
— С кем? — спокойно спросил Эд.
— С врачом!
— Что за врач? — Эд удивлённо посмотрел на Сан Санну.
— Хирург, — отрезала она, — пластический хирург. Ты что, забыл?
— Ой! — вспомнил Эд. — Сиськи, что ли, приехали?
Сан Санна коснулась ладонью лица Эда — так касаются лиц косметологи.
— Послушай, если ты понравишься этому старому еврею — а в образе ты уже… и я это видела: ты сегодня был ве-ли-ко-ле-пен! — то приобретёшь не только сиськи, но и новое место работы. Пора уже заканчивать с пародиями на всяких певичек. Как ты считаешь?
Эд на секунду задумался.
— Бедная мама, — ответил он. — Она этого не поймёт. «Не поймёт» мягко сказано — она сойдёт с ума.
— И не только твоя мать, — добавила Сан Санна. — С ума сойдут все. От зависти. Кому-то же надо быть первым!
Она закурила и тут же стала тушить сигарету. Нервничала.
— И это буду я… — тихо произнёс Эд.
— Это будем мы, — быстро поправила она.
И, вдруг повеселев, продолжила:
— Давай, значит, так. Он сейчас немного устал, да и я тоже. Мы едем в гостиницу. Завтра жду тебя на обед в «Астории». Жду в образе. Будь на высоте, не опаздывай, и прошу — без наркоты.
— Обижаешь, сестра, — ответил Эд. — Пыхну дома. Клянусь!
Сан Санна улыбнулась и вышла из бара.

Эд какое-то время сидел за стойкой и смотрел в потолок. Наконец, он выпрямил спину и потянулся, как делают ангелы, разводя свои крылья.
— Герман, — обратился он к бармену, — налей мне водочки, у меня завтра очень сложный экзамен по актёрскому мастерству, и я уже волнуюсь.
— Кастинг?
— Что-то вроде того.
Герман улыбнулся. На стойке появилась рюмка с водкой.
— Спасибо, — сказал Эд.
— На здоровье, — ответил бармен и занялся своим делом.
Герман был «правильным». Он не пил, не курил и, кажется, любил женщин.
Эд уставился на тату на его шее. Это был разноцветный паук, раскинувший свои щупальца.
— Спаси-ии-бо, — пропел на ухо Эду зычный женский голос. — Ваша водка уже закипа-а-а-ла. Ты не в обиде, надеюсь?
Гуля стояла с открытым ртом и обмахивалась веером. Рюмка на барной стойке была пуста.
— Какая крепкая, — хитро улыбнулась она. — Что за водочка? «Абсолют»?
— «Халява», — подколол её Эд. — Какими ветрами!?
— Северными, какими ещё… Там, где льды Антарктиды.
— Ну, рассказывай, чего припёрлась, Снегурочка.
— На тебя посмотреть. Ты когда себе сделаешь нос, а? Что это за кривой башмак? При таком образе на сцене — и такой шнобель! Жуть!
— Гуля! Не порть мне праздник! Нос, нос… дался он тебе. Давай лучше выпьем за мою настоящую мечту.
— Напомни, у тебя их столько-о…
— Здрасьте… за сиськи!
— Не буду я пить за твои сиськи. Выпьем ка лучше за твой нос — пусть он станет когда-нибудь прямым и красивым!
— Хрен с тобой, давай за нос, будь он неладен.
Гуля посмотрела на Германа. Тот давно наблюдал за их дружеской перепалкой.
— Зайка, — обратилась она к бармену, — Сказка гуляет — ей всё как обычно, на столик у сцены.
Герман нежно улыбнулся, и Гулины «льды» начали таять.
— Герман, а ты действительно любишь женщин?
Сказка облокотилась на стойку и посмотрела на него испепеляющим взглядом.
— Да, — рявкнул Эд, — но не таких, как ты. Ты слишком хороша для него.
— Почему-у-у, — томно протянула она, продолжая гипнотизировать Германа. — Я самая обыкновенная, как все нормальные женщины.
Эд откровенно заржал.
— Ну, хватит уже заигрывать, «нормальная женщина», он при исполнении служебных обязанностей.
— Одно другому не мешает, — ответила Гуля, — правда, Герман?
Бармен не переставал улыбаться. Он поднял поднос, вышел из-за стойки и направился в зал.
— Пойдём, дорогой, примем анестезию, — Гуля потащила Эда за собой.
— Ты сумасшедшая баба, — ответил Эд. — Тебе надо лечиться.

Они шли к своему столику вслед за Германом. Поставив на стол Гулин заказ, бармен сразу исчез. Эд сел и закурил. Гуля запустила в ведёрко со льдом пальцы и бросила по несколько кубиков в оба стакана.
— Наливай, — весело сказала она. — Выпьем за твою мечту.

Пила Гуля много. И чем больше были дозы, тем лучше она выглядела и даже соображала. Пьяная или трезвая, она всегда была весела и энергична. Не прошло и получаса, как бутылка опустела. Гуля смотрела на танцующий в зале народ, курила и находилась в какой-то странной задумчивости.
Обижать никто никого и не думал. Двое вспоминали ярчайшие дни, проведённые вместе, старых друзей и просто знакомых. Кому то реально «мыли кости», о ком-то сожалели, собой — только гордились. Дальше перешли на личное. И на откровениях Эда водка закончилась.
Гуля запомнила, на чём оборвалась их беседа, и собиралась продолжить её, как только Эд вернется. Да и выпить ещё не мешало бы.
— Где его только черти носят?! — злилась она, выпуская дым.
В ведёрке лёд превращался в воду. Пепельница была полна… Гуля курила и думала о Яне.

— Привет, Сказочка! А где наш друг?
У столика стояла Яна, в её руках был конверт.
— Ой! — воскликнула Гуля. — Легка на помине. Он в баре, присаживайся. Только без поцелуев — я в блёстках.
— Брось, — улыбнулась Яна. — Я от них уже отмыться не могу.
Она наклонилась, и девочки расцеловались.
— Мне всегда нравилась твоя фамилия, — непонятно для чего сказала Гуля. — Она такая необычная, такая «трудовая». Наверное, твои прадеды были сапожниками?
И Гуля хихикнула.
— Хочешь, подарю? — сухо ответила Яна. — Будешь Гулей Набойкиной.
— Зачем? — сделала удивлённое лицо Гуля. — Оставь её себе.
— Не люблю я эту фамилию. Выйду замуж — обязательно сменю.
— Ты собираешься замуж?
— А ты нет? — Яна села за стол.
— Ну, разве что за «кошелёк», — прищурившись, сказала Гуля.
Она манерно затянулась, внимательно посмотрела на Яну и добавила:
— Может быть, я дура? Мне всегда казалось, что вы с Эдом созданы друг для друга.
Яна засмеялась:
— Он что, уже и тебе доложил?
— Я тоже его подруга, — с упрёком ответила Гуля и слегка надула щёки.
— Знаю, — сказала Яна. — Я совсем не плохо отношусь к тебе.
Сказка выдохнула, и на лбу появились морщины:
— Не плохо, говоришь?
Яна промолчала. Она достала сигарету и закурила. Ей не хотелось втягиваться в подобные разговоры и что-то выяснять. Она стала смотреть по сторонам и уже мечтала поскорее уйти.
— Ты его любишь? — выдавила из себя Гуля.
— Кого, — вяло отозвалась Яна.
— Эда.
— А как ты думаешь? Я нахожусь рядом с ним столько лет.
Она продолжала курить и смотреть куда угодно, только не на эту скандалистку.
— «Находиться» — ещё не любить! — огрызнулась Гуля.
Яна затушила сигарету и посмотрела ей в глаза:
— Десять лет — это большой срок. А если между нами и если ты умеешь держать язык за зубами, то я тебе скажу…
Гуля открыла рот и уже хотела выдать что-то резкое, но Яна продолжила:
— Эд не тот случай. Платонической любви мне не достаточно. Я — женщина. Надеюсь, теперь тебе понятно? И давай отложим этот разговор. Он идёт сюда.
— Отложим до лучших времён? — спросила Гуля.
— Если они наступят, — подытожила Яна.
Подруги давно попали в поле зрения Эда. Он пробирался между столиками, глядя на них.
— Быть женой Платона — не худший вариант, поверь мне, — закончила скороговоркой Гуля и зло улыбнулась.
К столику подошёл Эд.
— А я тебя ищу, — сказал он и поставил на стол графин с водкой. — Выпьешь с нами?
— Выпью, — машинально ответила Яна, но потом опомнилась. — А кто тебя тогда повезёт? Подожди, и тут неувязочка… Можно тебя на секунду? Гуля, извини…
— Пожалуйста, пожалуйста, — прошипела Гуля.
Яна взяла Эда за руку, и они отошли в сторону.
Настроение у Гули было испорчено. Она схватила графин, налила рюмку водки и выпила. Ей не нравились такие отношения между мужчиной и женщиной.

Разговор Яны с Эдом был коротким. Яна попросила ключи от машины: она куда-то спешила.
— Я приеду утром, — произнесла она и протянула Эду конверт с деньгами. — Вот, возьми.
— Значит, ты к нему? — неуверенно переспросил Эд.
Он взял конверт и сунул его в карман.
— Да, а что тут такого? Я — женщина, и я хочу. Ты что, против?
— Боже упаси! Пожалуйста. Все мы немного женщины. Езжай.
Эд нервничал, и это заметила Гуля. Она поймала на себе его блуждающий и немного растерянный взгляд.
— Только не пропадай, хорошо? — с грустью добавил Эд.
Яну насторожила интонация, с которой прозвучали эти слова. Она обернулась и посмотрела на Гулю. Та хитро улыбалась.
— Зачем ты ей всё рассказываешь? — тихо спросила Яна.
— А что, нельзя? — так же тихо ответил Эд.
— Это наши с тобой отношения. Наши, и больше ничьи.
— Не-е-ет, — ответил Эд, — ты не права. Я — лицо публичное. Друзья обо мне должны знать всё.
Он искусственно рассмеялся, но потом стал серьёзным:
— Значит, у тебя действительно с ним роман?
— Такой же, как с тобой, — ответила Яна. — Могу я просто от души потрахаться, наконец?!
Повисла напряжённая пауза. Они смотрели друг другу в глаза, и оба ехидно улыбались. Эд первым не выдержал взгляда. Он повернулся к Гуле и громко крикнул:
— Ты меня подкинешь домой?!
— Подкину и не поймаю! — ответила Гуля. — Доставлю по адресу. А лучше оставлю у себя.
Последние слова прозвучали для Яны.
— Не переживай, — продолжила Гуля. — У меня чудный водитель. Долго я буду тут одна сидеть? Возвращайся ко мне, я — тебя — люблю.
Гуля завелась. Её было не остановить. Она стала бросаться довольно колкими фразами, и Яна не выдержала:
— Мне надо ехать. Я буду утром. Гуля, пока…
Это «пока» прозвучало совсем тихо. Гуля его даже не услышала.
— Хорошо, иди, — сказал Эд и, сутулясь, пошёл к столику.
— Неужели! — победоносно крикнула Гуля. — Магомет ползёт к горе!

Яна пробиралась к выходу. Скачущая на танцполе толпа мешала ей пройти. Выйдя на улицу, она вдохнула полной грудью, села в машину, закурила и заговорила сама с собой:
— Гуля — баба хитрая. А сколько гордости, что ты! Господи, как же я устала от этого праздника жизни. У-ста-ла! Тоже мне, нашлась сваха. Мы сами разберёмся. Она же ревнует!? А он, дурак, думает, я его брошу…
Яна повернула ключ, машинально включила заднюю скорость и нажала на газ. Машина резко дёрнулась назад и ударилась об угол дома.
— Здравствуй, автосервис, — сказала Яна. — Блин! Сглазила, сука…
Она достала телефон и набрала номер.
— Алло, — ответил мужской голос.
— Секс отменяется…

Яна ещё не знала, что будет сидеть целый час в разбитой машине, на этом маленьком островке, на Стрелке, между Петроградкой и центром, куда она так спешила. Мосты разведены.

Продолжая тусить с Гулей, Эд искусственно веселился. Он всячески уходил от назойливого любопытства своей подруги. История отношений Эда и Яны была почти понятна Гуле. Но она не переставала «почемукать», мечтая поставить в этом вопросе жирную точку. Гуле стало легко и свободно только тогда, когда она полностью опьянела. Вопросы сразу куда-то исчезли, и она захотела праздника. Гуля потащила Эда в бар.

Это утро было солнечным. Широкая Нева ещё окутывалась туманом, как помещение табачным дымом. Мокрые мощёные набережные, мосты, плывущие под ними водные трамвайчики — всё дышало любовью и радовало глаз.
Гулю ничто не радовало — она была пьяна и неспокойна. Стоя вместе с Эдом у открытых дверей клуба, Сказка размахивала руками как ветряная мельница:
— Где моя машина!?
— Вот же она, — показал пальцем Эд. — Вот! Видишь?!
Машина стояла перед самым её носом.
Гуля наклонилась и посмотрела в салон. Водитель спал.
— Да, теперь вижу, — сказала она и повернулась лицом к провожавшим её мужчинам, Владу, хозяину клуба, и его охраннику.
Влад достойно улыбался. Он старался не показывать вида, что Гуля ему очень надоела. Клуб уже давно надо было закрыть и заняться хозяйственными вопросами: посчитать выручку и выдать работникам зарплату. Но под утро Гуле неожиданно захотелось петь. Она пела так, что разогнала десяток последних посетителей. Эду ничего не оставалось, как взять певицу под белы рученьки и повести на улицу — подышать весенним воздухом.
Хозяин клуба вышел их проводить. Продолжая улыбаться Гуле и Эду, он прекрасно понимал, что от этих людей, от их знакомых, от знакомых этих знакомых зависит популярность его заведения. Охранник, в отличие от Влада, своим лицом ничего не выражал. Он просто стоял.
— Мужчина, Вы с нами идёте? — подошла к нему Гуля и, неожиданно для всех, схватила за мотню.
Охранник отпрянул.
Разочаровавшись, Гуля добавила:
— Э-э-э, мужчина… Вы с нами не идёте!
Эд подлетел сзади и потащил её за рукав к машине.
— Извините, пожалуйста, — сказал он охраннику. — Она, сами видите… пьяная.
— Кто?! Я пьяная? — стала возмущаться Гуля. — Сам такой!
— Хватит приставать к мужикам, — нервничал Эд. — Совсем с ума сошла, что ли? Поехали!
— А к кому тогда приставать? — кричала Гуля. — Какой ты грубый, неженственный. Отстань, говорю!
Эд продолжал тащить её за рукав, она сопротивлялась. Размахивая свободной рукой, пытаясь вырваться, Гуля запела:
— Я искала мужа раз и навсегда, мне мужик был нужен, только вот беда… Мне мужик был нужен — не такой, как ты. Хватит, надоело! Зажигай мосты!
Эд открыл дверцу и так поддал, что Сказка сразу оказалась в авто.

Машина неслась по набережной, ветер трепал яркую Гулину косынку.
— Мальчик мой, — сказала она водителю, — сейчас отвозим эту грузинку домой, а потом и сами во дворец. Я очень хочу спать.
Водитель зевнул и прибавил скорость.
— Сама ты грузинка, — ответил ей Эд. — Достала уже меня этим носом.
— Не скажи. Мой нос куда лучше. Он ровный, маленький — не то что твой шнобель!
— Какой есть! — рявкнул Эд.
— Не злись, — ответила Гуля, — я же любя.
Эд замолчал. Стал смотреть в окно. Их машина остановилась у светофора. Дорогу переходили трое парней. Они шли, пошатываясь, — возможно, из какого-нибудь клуба.
— О, смотри, смотри, — закричала Гуля, — какие самцы! Ой, не могу! Тормозите, мальчики!
Она высунулась в окно и замахала рукой.
С улицы послышались встречные крики и улюлюканье. Парни остановились и бурно жестикулировали. Один даже направился к машине.
— Ты угомонишься уже? — испугался Эд. — Это же пэтэушники.
— Ну и что, — продолжала Гуля. — У меня так давно не было мужика! Иди сюда, самец! Посмотри, какой… А-а-а-а, за-стре-ли-те меня!
— С удовольствием, — сказал Эд и стрельнул из пальца Гуле в висок.
Сказка упала затылком на спинку сидения, светофор показал зелёный, и машина поехала дальше.
— Ты ранил меня в самое сердце! — поднимая голову, сказала Гуля.
— Разве это сердце? — ответил Эд.
— Да, — протянула она театрально, — я — одно — большое — сердце.
И тут же посмотрев назад, на дорогу, добавила:
— Это была судьба.
— Тогда выходи и догоняй.
— Вот ещё! Это они меня должны догонять. А потом — их трое, а я одна.
— Какая же ты сумасшедшая, — сказал Эд. — Угомонись уже.
— Не хочу, — ответила Гуля. — Я хочу.
Она полезла в свой саквояж и стала там что-то искать.
— Если ты ищешь сигареты, то они у меня.
— Слушай! — вспомнила Гуля. — Вчера я говорила с Лео, он звонил мне ночью, интересовался тобой.
Машину подбросило, и Гуля ойкнула.
Это, пожалуй, единственное место в городе, где такая волнообразная дорога. На набережной, вдоль решётки Летнего сада.
— А можно нам вернуться и повторить? — сказала она водителю. — Мне так нравятся эти бугорки!
Тот улыбнулся, но ничего не ответил.
— Подруга, ты не договорила, — продолжил Эд. — Надеюсь, ты передала ему мои поцелуи?
— Кому? — спросила Гуля.
Пребывая в чудесном, расслабленном состоянии духа, она уже забыла, о чём говорила минуту назад.
— Лео! — громко напомнил ей Эд.
— А-а! — к Сказке вернулась память. — Угу, целовала трубку полчаса. Я сказала, что увижу тебя в клубе и всё передам.
— Передавай же! Не тяни мурочку за хвост.
Гуля вновь стала копаться в своём саквояже:
— Фотографии из серии «Падший ангел»… у тебя есть такие?
— Да, мои любимые. И что?
— Где сигареты!?
— Я же сказал, у меня!
И Эд протянул ей пачку.
— Во-первых, — продолжила она, — Лео ругался. Никто не реагировал на его звонок, не подошёл к телефону.
— Я вчера был никакой, — ответил Эд. — И Яна свалила. Я спал как убитый, очень устал после съёмок.
Гуля щёлкнула зажигалкой и закурила:
— Ему нужны именно эти снимки. Для одного столичного журнала, названия не помню. Видимо, он что-то придумал в очередной раз и срочно хотел переговорить с тобой.
— А почему он не перезвонил мне утром? — спросил Эд.
— А я откуда знаю?
Гуля затянулась и тут же подавилась табачным дымом. Она начала громко кашлять и чертыхаться, а Эд — стучать ей по спине.

Машина въехала во двор, где стоял новый, только что отстроенный дом.
— Остановите здесь, — попросил водителя Эд. — Спасибо.
— Позвони Лео, — напомнила Гуля, — он ждёт.
— Обязательно. Отдохну немного и позвоню…
— Может, поедем ко мне? — пропела она. — Есть домашний коньяк… сообразим на троих. И койко-место есть.
Сказка подмигнула и посмотрела на своего водителя.
— Не могу, — ответил Эд, — встреча у меня. Сан Санна пригласила на беседу, и надо быть в форме. Давай в другой раз, хорошо?
— Как хочешь, — сказала грустно Гуля. — Что ты нашёл в этой тётке?
И она сразу пустила в ход своё актёрское мастерство:
— Опять одна, в окне — луна, и только ночь и тишина.
— Браво, Гуля! — зааплодировал Эд и вышел из машины. — Эта «тётка» помогла мне купить то, куда я сейчас иду. Целую, — добавил он и, улыбаясь, пошёл к дому.
— Долго придётся расплачиваться! — крикнула вслед Гуля.
В её голосе было непритворное возмущение, даже злость.
— Целую, — повторил Эд, не останавливаясь.
— Це-лю-ю, — передразнила Гуля.

Ему нравилась эта новая квартира. Она была светлая, просторная, с высокими потолками и балконом. Купив её с помощью Сан Санны, Эд тут же забыл о комнатке в коммуналке, которая досталась ему от бабушки, где он прожил пять лет, пока учился в театральном институте. Мать стала сдавать комнату какому-то студенту, но Эда эти подробности уже не интересовали. Теперь у него был свой дом. Хочешь — ходи в трусах, хочешь — без трусов, хочешь — на голове, как хочешь…
Найдя на кухне бутылку минеральной воды, Эд залпом выпил её. В комнате он включил телевизор, разделся, лёг на кровать и сразу уснул.

Прошло около часа, когда шторы окна качнуло ветром, и в квартире хлопнула входная дверь.
— Да пока, пожалуй, мало что изменится в спутанных настроениях и ощущениях подавляющей части людей, — говорил с экрана телевизора приглашённый в студию гость.
— Не только Россия — весь мир на переломе веков и тысячелетий. На переходе от эры Рыб к эре Водолея.
Яна сняла плащ, туфли и тихо прошла в комнату. Она подошла к кровати, где спал Эд, и присела на её край. Взяв из его руки телевизионный пульт, Яна посмотрела на экран. Дискуссия показалась ей интересной.
— Тут должны скорее сработать какие-то внутренние, стихийные, саморегулирующиеся процессы становления человеческой цивилизации, — продолжал говорить астролог. — На данный момент это текучее состояние, в котором мы все пребываем, можно назвать одним словом.
— Каким, если не секрет? — вставил реплику ведущий.
«Да», — подумала Яна.
Лицо ведущего выразило вопрос. Яна тоже подняла брови и наморщила лоб.
— Между, — иронично ответил гость телепередачи.
В студии повисла пауза, и сразу пошла реклама.
— Между, — задумчиво повторила Яна и по чистой случайности переключила канал.
На экране показывали операционную: то ли парню, то ли девчонке под кожу, в грудь, вводили силиконовые имплантаты.
— Мамочка! — крикнула Яна и выключила телевизор.
Эд стал ворочаться в кровати, искать более удобное положение.
— Разбудила? — спросила Яна, взяв его за руку.
Голос её дрогнул. По спине скользнул какой-то странный холодок.
— Почти, — не открывая глаз, прошептал Эд. — Что ты кричишь? Подними меня лучше в двенадцать, а то я просплю важную встречу.

Яне очень хотелось рассказать Эду, где она проторчала всё это утро. Что в автосервисе взяли большие деньги за капот и покраску и что никакой встречи, и тем более секса, у неё не было. Но Яна промолчала.
— Хорошо, — сказала она и поцеловала Эда в губы, — разбужу.
Эд повернулся на бок и расплылся в улыбке.

В турке поднялась коричневая пенка, и Яна налила себе кофе. До полудня оставалось совсем немного.

Ресторан «Астория».

Её настроение было испорчено тем, что целых полчаса она сидела одна, ожидая того, с кем вчера договорилась о встрече. Сан Санна никогда не опаздывала и терпеть не могла тех, кто так делает. Эд же постоянно опаздывал — всегда и везде.

Сан Санна выбрала столик у окна: отсюда хорошо была видна автостоянка. Часть Исаакиевского собора и сквер тоже попадали в поле зрения и создавали вполне романтическую картинку, но хозяйка модельного агентства смотрела только на проезжающие мимо машины, нервно курила и стряхивала пепел мимо пепельницы.
Эта весна скорее походила на осень. День был пасмурным, и тучи всё больше и больше сгущались над городом. Поднялся ветер, молодые листья клёнов зашелестели в ожидании дождя.
К столику подошёл официант. Он сменил пепельницу и осторожно стряхнул салфеткой пепел со скатерти.
— Принесите мой заказ, — не отрывая взгляда от окна, сказала Сан Санна.
— Хорошо, — ответил официант и быстро удалился.
Наконец она увидела знакомую машину и его самого, точнее — её.
Оставив тачку на стоянке, Эд направился к отелю. Он шёл по улице, как модель по подиуму.
Смотреть на это «чудо» Сан Санне было в удовольствие. Она даже не отдавала себе отчёта в том, что заговорила вслух, обсуждая не только его походку:
— Как он на меня похож! Макияж, подача, платье… Раз, два, раз, два… чья школа!.. Идёт от бедра… Сейчас, Эд, я вставлю тебе по первое число.
Посмотрев на часы, Сан Санна достала очередную сигарету и полезла в сумочку за зажигалкой. Официант поднёс ей огонь, и она по настоящему испугалась.
«Он что, стоял сзади и всё слышал?» — подумала она.
Сан Санна взглянула на стол и удивилась тому, что на нём уже было вино, конфеты и фрукты.
— Спасибо, — сухо произнесла она. — Вы свободны. Всё остальное я люблю делать сама… и прикуривать, кстати, тоже.
Она пронзила официанта таким взглядом, после которого он должен был сразу уйти.
— Извините, — сказал официант.
Он знал, что к этому столику буквально сейчас подойдёт дама с мужским именем, и любопытство заставляло его стоять на месте.
— Может, тогда налить вина? — потянулся он к бутылке.
— Я же сказала, — повысила тон Сан Санна, — мы сами! Вам понятно?!
Боковым зрением она уже заметила Эда — тот зашёл в зал и остановился.

Метрдотель на входе, официант, уходящие со сцены музыканты — все смотрели на Эда как на звезду, случайно забредшую сюда.
— Привет, сестричка, — поздоровался Эд, подойдя к Сан Санне.
— Я очень злая, — ответила она. — Сижу тут как идиотка. Жду непонятно кого.
Она посмотрела на него снизу вверх и продолжила:
— При всей моей любви к тебе, что — ты — себе — позволяешь? Опоздать на целый час! Хотя говори тебе, не говори — всё бесполезно.
Не переставая курить, она стала набирать на мобильнике чей-то номер. Её длинные ярко красные ногти едва попадали в нужные кнопки.
Эд отодвинул стул и присел.
— Не сердись, пожалуйста, — начал он, — вчерашняя ночь в клубе… Ты что, не знаешь Гулю? Мы утром только… Я еле проснулся… А потом, этот прикид — это же не пять минут!?
Ему очень хотелось сказать в своё оправдание что-то ещё, но Сан Санна его не слушала.
— Алло, — заговорила она по телефону. — Всё нормально, мы на месте. Пробки в центре. Что? Подняться к тебе через час? Хорошо. Где я буду вечером? В офисе, где же ещё…
Эд уставился на её шею, мочки ушей и руки. Она была вся в бриллиантах.
«Подлецу всё к лицу, — почему то подумал он. — И к чему такая серьёзность?»
— Звони мне в агентство, — продолжала Сан Санна, — лучше вечером. Нет, давай это будет за мой счёт, хорошо? До встречи…
Она выключила телефон и очень внимательно посмотрела на Эда.
— Что? — тихо спросил Эд. — Продолжишь меня «пилить»?
— А смысл? — ответила Сан Санна и затушила сигарету. — Опаздывать не есть хорошо для такого мужчины, как ты.
— Разве я похож на мужчину?
Сан Санна улыбнулась ему, и он добавил:
— Женщины всегда опаздывают.
— Тогда я исключение, — ответила Сан Санна.
— Ещё какое, — поддержал Эд.
— Ладно, шутки в сторону, — продолжила она, — послушай теперь меня, сестричка. Через час он ждёт тебя в номере. Всё в твоих руках… Или ещё где… Хотя, я не думаю, что там. Подозреваю, выбранный нами образ ему больше подойдёт. Надеюсь, он с тобой?
— А то! — оживился Эд. — Оружие пыток в сумочке, остальное на моём теле.
— Ну и замечательно, — подыграла ему Сан Санна. — К бою, значит, готов.
— Сегодня — «готова», — поправил её Эд.
Сан Санна снова улыбнулась.
Взяв очередную сигарету, она достала из сумочки зажигалку, прикурила и приняла более удобную позу, положив при этом локти на стол.
— Что-нибудь будешь кушать? — спросила она. — У нас с тобой ещё целый час до начала «наступления».
— Давай немного выпьем, — сказал Эд. — Я не хочу есть. Боюсь уснуть на передовой.
Они рассмеялись.
— Я тоже не хочу больше ничего заказывать, — ответила она. — Мне не понравился наш официант. Он оказался таким любопытным.
Сан Санна посмотрела по сторонам и добавила:
— Тебя, между прочим, ждал. Крутился тут у стола.
— Да? — оживился Эд. — И где он? Я уже здесь.
— Перестань, — продолжила она. — Наливай лучше вино. Выпьем за наш успех.
— За это пить нельзя, — ответил Эд и стал наполнять бокалы.
— Можно, — возразила Сан Санна. — За успех можно.

На сцену вышли музыканты. Они открыли ноты и заиграли грустную мелодию. Пальцы пианиста скользили по клавишам, он раскачивался на стуле и был полон энергии.
— Кто они? — поинтересовался Эд, глядя на музыкантов.
— Никто, — ответила Сан Санна. — Тебе что, нравится?
Эд кивнул:
— Представляешь себе показ под такую музыку?
— С трудом, — спокойно ответила она. — Хотя это может быть интересно.
— Ещё как, — добавил Эд. — Ты только представь: сыграть на контрасте, соединить несоединимое.
— Я всю жизнь это делаю, — перебила она. — Соединяю, разъединяю и так далее…
— За что тебя и любим, — сказал гордо Эд.
— И почему это «любим», а не «люблю»? — поинтересовалась Сан Санна. — У Гули нахватался? Это она любит о себе: «Я, Екатерина Вторая…»
И Сан Санна засмеялась.
— Это я в знак уважения, — ответил Эд.
— Верю.

Пошёл дождь, небо стало однотонно-серым, таким же, как мокрый асфальт. У окна то и дело мелькали силуэты бегущих прохожих.
Мелодия звучала в почти пустом зале. Она проникала в душу и сердце, и по всему телу, до самых кончиков пальцев, разливалось особое, щемящее тепло.
Контрабас солировал, и местами ему подыгрывала флейта. Неожиданно вступил рояль, следом за ним — виолончель.

— Боже, как они играют! — воскликнул Эд. — Я сейчас заплачу.
— Вот ещё, — ответила Сан Санна. — Косметика потечёт.
— А можно пригласить тебя на танец? — неожиданно сказал Эд и взял её за руку.
— Ты с ума сошёл? — испугалась она. — Давай не будем здесь устраивать шоу!
— Мне переодеться или не надо? — продолжал Эд, вставая из-за стола.
— Не сейчас, слышишь? — возмутилась Сан Санна, глядя на его роскошный наряд. — В платье ты или в мужском костюме — мне всё равно. Ты же знаешь, как я спокойно отношусь к таким вещам.
Эд буквально вытащил её из-за стола, и Сан Санна едва успела положить в пепельницу сигарету. Озираясь по сторонам, она уже не сопротивлялась, видимо, понимая, что это бесполезно.
— Прошу тебя, — протянула Сан Санна, — давай послушаем эту музыку сидя!
Эд обнял её и прижал к гуди.
— Ладно, какие вопросы к двум женщинам, танцующим в «Астории»? — добавила она себе в оправдание и тут же подумала: «В ресторане все равно никого нет».

Сан Санна ошибалась — за ними давно наблюдали и музыканты, и метрдотель, и их любопытный, назойливый официант. Даже шеф повар бросил кухню и, вытирая руки о передник, с интересом смотрел на двух танцующих танго женщин: — Хм, какие они странные. Лесбиянки?

Эд виртуозно вёл Сан Санну между столиками и старался усложнить движения. Он в своей жизни всегда всё усложнял. Сан Санна уже забыла, что минуту назад сопротивлялась. Чувствуя силу своей «партнёрши», с каждым следующим шагом, она всё больше отдавалась танцу. И самое главное — ей это нравилось.
Эд прижимал её к себе, кружил, резко поворачивал, и она едва могла дышать полной грудью. Неожиданно он остановился:
— Скажи мне, зачем я — иду — туда — наверх?
На секунду Сан Санна опешила:
— Я вижу, вино не очень хорошо подействовало на тебя и на твою память тоже. Зачем люди идут наверх? За славой — люди — идут — наверх! За исполнением своей мечты!
От выражения её лица Эду стало грустно.
Объяснять ей, что ему не хочется идти к какому-то там врачу, было бесполезно. «Этот незапланированный танец для неё ничего не значит», — подумал он.

Оставленная в пепельнице сигарета полностью истлела. Двое стояли между пустыми столиками и смотрели друг другу в глаза.
— Сиськи! — прикидываясь дурачком, крикнул Эд. — Я забыл!
— Тихо, — прошептала Сан Санна, — и это тоже…
Она оторвалась от Эда, забрала со спинки стула две дамские сумочки и тут же вернулась обратно.
— Нам пора.

Через пустой зал ресторана они пошли в холл к лифту. Музыканты квартета играли так, как будто никогда больше не повторят этой мелодии, не смогут повторить.
— Четвёртый этаж, люкс, зовут его Да-вид, — спокойно и внятно сказала Сан Санна.
— А номер? Какой номер? — дрожащим голосом переспросил Эд.
— Четыреста первый, — ответила она. — Ты что, боишься?
— Я волнуюсь.
— Успокойся, — улыбнулась Сан Санна, — старичок тебя не съест.

Эд шагнул в кабину, нажал кнопку четвёртого этажа и ещё раз посмотрел в глаза своей названой сестры. Дверь лифта стала медленно закрываться. Музыкальная тема оборвалась.

Она ехала в машине по знакомому маршруту в офис. Дождь закончился, и яркое солнце осветило город. Сан Санна надела очки.
— Вчера в клубе Давид его отметил, — заговорила она сама с собой. — Он сразу спросил: «Познакомишь? В долгу не останусь!» Что значит «познакомишь?» Я этого год ждала, дорогой… Нравится жёстко? — Пожалуйста. Любые твои желания. Но и ты будь любезен. У нас, у девочек, тоже мечты имеются, а ты — ключик к этим мечтам. Пока что, тьфу-тьфу, всё срастается. Бог даст, состоится шоу. И тогда…
С этими словами Сан Санна посмотрела на себя в зеркало. Её глаза светились, будто увидели что-то очень дорогое.
— И мы с тобой, Эд, сразу уедем в Европу.

Когда Эд переступил порог гостиничного номера, приторный запах духов ударил ему в нос.
«Находиться здесь просто невыносимо, — подумал он. — Старческий поцелуй Давида — ничто в сравнении с этим жутким запахом. Похоже, он надушил всё».
— Проходи, дорогой… дорогая, — поправился врач и, улыбаясь, скрылся в ванной комнате, — я сейчас.
— Если одеколониться, то лучше не надо, — громко сказал Эд.
— Королеве не нравятся благовония? — спросил Давид, включая воду.
Дверь ванной комнаты оставалась открытой, и голос врача звенел.
— У неё заболит голова — и тогда всё пропало, — ответил Эд и прошёл в огромную гостиную.
— Хорошо, открой окно. Дождь уже кончился.
— Так я и сделаю.
Он открыл окно, снял с себя парик и платье и, пройдя в спальню, лёг на кровать.
— А вот и я, — гнусаво пропел Давид, появившись в дверях.
На нём был пёстрый шёлковый халат. Редкие волосы на своём продолговатом черепе врач зализал назад гелем.
— Какая досада, — пошутил Эд. — А я тут проверяю мягкость больничной кушетки.
Давид глупо улыбнулся и присел рядом. Его волосатая рука скользнула по шёлку постели и коснулась ноги Эда.
— Ну и как, мягко? — спросил он.
— Может, выпьем чего нибудь? — смущаясь, сказал Эд.
— Конечно, — возбуждённо зашептал врач, — что именно будем пить?
— Всё равно, — ответил Эд и про себя подумал: «Лучше я пока встану».
Он дёрнулся, чтобы подняться с кровати, но Давид не дал ему этого сделать.
— Лежи, лежи, — сказал врач, — я всё принесу сюда.
Эд тяжело вздохнул и натужно улыбнулся.
Перетащив из столовой стаканы, бутылку виски, конфеты и фрукты, Давид залез в шкаф и достал оттуда наручники.
— Мои руки любят это, — пропел он сладким голосом. — Только одна просьба: давай закроем дверь?
— Зачем? — спросил Эд, наливая виски.
— Меня смущает это…
Давид показал пальцем на открытое окно гостиной, из которого во всём великолепии красовался Исаакий. Золото огромного купола блестело, словно его начистили ангелы. Нависшая над собором туча исчезла, уступив место весеннему солнцу и голубому небу, и светило отыгрывалось на всём, что попадало под его лучи.
— Ты не против? — переспросил Давид.
— Закрывай.
Пока Давид шёл к двери, Эд осушил стакан виски и налил себе снова.

Прошло около часа, и в гостиной, на диване, зазвонил мобильный телефон. Когда его сигнал прервался и повторился снова, дверь спальни открылась, и в чёрном кожаном белье, похожем на костюм садо-мазо, вышел слегка обезумевший Эд.
— Кто это меня? — сказал он и взял трубку. — Алло.
— Ты спишь, что ли?
— Ой, мама, если это можно назвать сном, то я сплю.
— Ты не забыл, что мы ждём тебя?
— Сегодня?
— А когда ещё? — повысила голос мать. — Сегодня, двенадцатого мая…
Эд хотел извиниться за свою забывчивость, но в этот момент из спальни высунулось вспотевшее лицо Давида. Он выполз на четвереньках и так заголосил, что мать услышала его.
— Моя госпожа! — закричал врач.
— Кто это с тобой? Ты где? — испуганно поинтересовалась мать.
— Это кино, мама, — также испуганно ответил Эд. — По телику, тьфу ты, я буду, ждите меня.
Он выключил телефон и зло посмотрел на Давида:
— Ну, чего ты орёшь!?
Давид подполз к нему и стал тереться лысиной о его ноги:
— Мр-р-р-р-р…
— Видела бы тебя сейчас моя мать, — улыбнулся Эд и затянул ещё сильнее петлю ремня на шее врача. — Может, ты хочешь познакомиться с ней?
— Да-а-а, — зашипел Давид.
— Не советую, — ответил Эд и выпустил ремень из рук. — Мне пора. Завтра позвоню тебе, мой верный — послушный — раб.
— Да-а-а, — продолжал Давид. — Я буду ждать мою госпожу.
— Жди.
Быстро одевшись, Эд натянул на голову парик и вышел из номера.

Зеленогорск.

Эта женщина старой закалки никогда ни на что не жаловалась. Проработав всю жизнь в системе общественного питания, и не кем-нибудь, а главным технологом города, она давно скопила себе на безбедную старость. И дом у неё был роскошный, и сад, и мужик под боком. Сына она тоже вырастила, и отношения с ним, как ей казалось, были самыми обычными, как у всех.
Заглянув в духовку, где румянился яблочный пирог, мать помешала черпаком наваристые щи и принялась резать помидоры, сорванные прямо с грядки. Она была расстроена. Её сын забыл, о чём они договаривались неделю назад. С самого утра она ждала его звонка и, не дождавшись, позвонила сама. Лучше бы она этого не делала. Разговор с сыном насторожил её. Она сразу стала думать о плохом, и от этого ужин готовился без особого энтузиазма.

Эд подъехал к дому очень тихо, не включая фар. Переодевшись прямо в машине, он снял с лица косметику, побросал женские тряпки на заднее сиденье и вышел на улицу.
Заметив его во дворе, мать побежала в прихожую. Там она схватила с зеркала флакон духов и брызнула на себя приличную дозу. Спрятав духи в карман, она посмотрела по привычке в глазок и стала открывать дверь.
— Сейчас, сейчас, — звучал её голос.
Мать появилась на крыльце, и Эду показалось, что она чем-то напугана.
— Привет, мама, — растерянно произнёс он.
Эд сжимал пальцы в кулаки и глупо улыбался. Дело в том, что он забыл снять с ногтей лак. И заметил это только тогда, когда позвонил в дверь.
— Ну, здравствуй уже, — ответила мать и крепко обняла его. — Странный ты сегодня.
— Я просто устал, мама. — Эд попытался пройти в дом.
— А что это за запах от тебя? — Мать продолжала стоять в дверях.
— А от тебя?! — неожиданно разозлился Эд. — Табаком! Пройти можно?
— Меня обкурили, — стала оправдываться она.
— Правда? И кто это?
— Какая разница… Ты к нам на ночь?
— Нет, — сухо сказал Эд. — На пару часов. У меня работа.
— Мы уже забыли, когда ты ночевал у нас, — продолжила мать, уходя от сигаретной темы.
— А тебе это надо?
— Я не знаю, надо — не надо… Я хочу чаще видеть тебя и как-то участвовать в твоей жизни… Я все-таки мать.
— Может, мы пройдём в дом?
Мать обиженно отошла в сторону, и Эд зашёл внутрь.
В доме стоял ни на что не похожий сладкий запах детства.
— Ты приготовила яблочный пирог?
— Да, твой любимый.
Эд заглянул в столовую и увидел отчима. Тот сидел за столом и был похож на школьника, ожидающего злобную учительницу. Их взгляды встретились. Отчим машинально встал и громко поздоровался. Эд кивнул. Увидев это, мать как-то по-идиотски улыбнулась. Во всяком случае, её настроение сразу улучшилось, и она повторила:
— Твой любимый, с яблоками.
— Спасибо, мама, — ответил Эд. — Такой ты мне больше нравишься.
— Какой? — переспросила она.
— Доброй, — и Эд улыбнулся ей так, как улыбался в детстве. — Мне надо бы в душ, мама, можно?
— Конечно, — добродушно ответила она. — Нашёл, о чём спрашивать!
Она тут же засуетилась возле стола.

Зайдя в ванную, Эд включил воду и взял с полки ацетон. Стирая лак с ногтей, он слышал, как мать с отчимом о чём-то спорили.
— Она неисправима, — подумал Эд и поймал себя на мысли, что совсем не хочет идти туда, к ним.
— Мой сын должен быть счастлив, — громко звучал голос матери. — Я хочу нянчить его детей. Он мой сын! А когда мне с ним об этом разговаривать?!
— Можно только без меня? — чуть тише отвечал голос отчима. — Я просто попросил тебя, если ты помнишь, не повторять прошлой ссоры. Сколько можно с ним об этом говорить? Твой сын — взрослый мужик!
— Совершенно верно, — раздался голос Эда. — Мужик.
Он стоял в дверях и делал вид, что вытирает полотенцем голову.
— Ты всё о том же, мама? Завела старую пластинку?
Она смотрела на сына испуганно, словно её уличили в воровстве.
— Не хочу я детей, мама. Во всяком случае сейчас они мне не нужны. И тебе они не нужны. И не надо себя обманывать.
Эд прошёл в столовую, сел на стул, выдержал паузу и добавил:
— Ужинаем или я поехал?
Все трое ели молча. Очередной мамин муж смотрел в свою тарелку, будто потерял там что-то очень важное, мать поглядывала то на экран телевизора, то на него. За ужином она не сказала ни слова.

На улице было темно и душно. У ворот Эд остановился и посмотрел на мать.
— Не сердись, — сказал он. — Я просто хочу жить своей жизнью. Не надо советовать мне того, с чем я и ты не справимся. Я люблю тебя и такую, и злую — всякую…
— Как твои дела на работе? — спокойно спросила мать.
— Популярен, как ещё может быть?
Она кивнула и протянула сыну свёрток с пирогом.
— Зря ты, зачем?
— Это для твоей Яны, — сказала она.
— Да что с тобой!? — разозлился Эд. — Почему ты так хочешь познакомиться с ней?
— Я твоя мать, — ответила она и отвернулась.
В этот момент Эду очень захотелось обнять и поцеловать её, и он это сделал. Мать сразу уткнулась в его плечо и заплакала.
— Ну что ты, мам… Перестань немедленно. Наслаждайся лучше воздухом, огородом, жизнью, чем там ещё… Ты меня слышишь? Мам… Успокойся. Мне надо ехать, я уже опаздываю.
Было бы это кино, в этот момент зазвучала бы музыка, и пошёл параллельный монтаж. Мать, медленно уходящая к дому, — и сын, уезжающий от неё. Двое удаляются друг от друга словно навсегда, и каждый чувствует неизбежность этого — всем сердцем.

Проезжая по ухабистой дачной дороге, Эд думал: «Всему есть причина, мама… всему есть причина…» Он включил дворники, потому что пошёл дождь, нашёл любимое радио, потому что ему стало грустно, выехал на асфальтированную дорогу и прибавил скорость.
Перед глазами мелькал свет встречных, дождь стал таким сильным, что дворники едва успевали очищать стекло от воды.
Эд закинул назад голову и закрыл глаза. Поймав себя на мысли о смерти, он быстро вернулся в прежнее положение и посмотрел на стрелку спидометра — та показывала сто двадцать.
«А может, я не хочу долго жить, — подумал он. — Зачем? Кому я нужен? Матери?.. А этот — как его… даже имени его не помню… — молчал весь вечер. Какой он у неё по счёту?.. Поэтому и не помню имени».
Впереди мигал красный, и шлагбаум был опущен. Эд быстро сообразил, где находится, и резко затормозил.
— Стоя-я-ять! — крикнул он машине, и та, пролетев ещё несколько метров, остановилась у самого переезда.
— Молодец, подруга, — похвалил её Эд. — Нехорошо нам с тобой тут вот умирать.
Он достал из бардачка сигареты и закурил.
Поезд был скорый, но проезжал он почему-то медленно. Смотреть на его горящие окна — более интересное занятие, чем думать о смерти. Эд пытался задержать взгляд на каком-то конкретном окне, заглянуть в него всем своим существом, увидеть и почувствовать совершенно другую жизнь, поймать глазами, кто и что там внутри. Но стена дождя и дворники-маятники мешали ему.

Три месяца спустя.

Мягкие диваны с множеством подушек, резные низкие столики, тёмно-синий приглушённый свет и огромный экран были главной достопримечательностью чилаута — в «Грибоедов» ходили не только выпить пива и послушать живую музыку. В этом клубе никто не «гнул пальцы» и не строил из себя нечто запредельное, народ отдыхал простой и творческий — художники, музыканты и люди, имеющие хоть какое-нибудь отношение к искусству. Здесь проходили выступления известных и не очень групп, была вкусная недорогая кухня, ненавязчивое обслуживание и серьёзный фейсконтроль.
По большому экрану чилаута сверху вниз скользила вода. Она стала исчезать, и вместо неё появились какие-то рисунки. Витиеватые цветные спирали переходили в ломаные линии и создавали кубы, треугольники, круги, восьмёрки или знаки бесконечности. Вся эта геометрия летела прямо на Эда, оставляя за собой дымчатый шлейф. Совершенно неожиданно на экране возникла медицинская тема. Документальными обрывками мелькали капельницы, пинцеты, зажимы и прочая атрибутика. Появились лица врачей в масках, мигалки скорой помощи, очертания большого мегаполиса с высоты птичьего полёта и огромная скорость движения непонятно чего и непонятно куда. Эду показалось, что он теряет сознание. Он закрыл глаза и опустил голову на подушку.
Повесив плащ в гардеробе, Яна прошла в бар. За деревянной стойкой человек пять пили пиво, рядом с ними сидели их подруги, уже изрядно набравшиеся. Двое длинноволосых парней играли у окна в нарды, и за ними наблюдала одинокая девушка в очках. Она неумело курила, одета была нескладно. «Пришла взрослеть, — подумала Яна. — Имеет право».
Ведущая в танцевальный зал дверь с шумом распахнулась, оттуда вместе со звуками живых инструментов в бар влетел официант. Искусно обогнув стойку, он поставил пустые кружки и последовал обратным маршрутом, пропуская Яну вперёд.

Весь народ был здесь, в этом небольшом помещении, и ютился он вдоль стен, а кто-то сидел на полу. Почти все пили пиво, курили и слушали неизвестную группу:

Я буду варить тебе кофе, крепкий, душистый, турецкий
Ты будешь читать мои мысли и думать не по-советски
Я буду мешать тебя с виски и, глядя в твои два экрана
Поверю, что это надолго стыкуются два океана

Короткостриженная девушка пела, энергично двигалась между музыкантами в луче света. Возраста она была неопределённого, очень худая, мальчишеского вида… Найдя у стены свободное местечко, Яна с интересом стала наблюдать за ней. Неожиданно перед носом Яны появился какой-то рыжеволосый парень. Он громко и радостно поздоровался с ней и сразу стал оглушать её разного рода информацией: что группа эта называется «Be-twin», работает на разогреве, и что самое интересное ещё впереди. Закончив кричать, рыжий посмотрел на Яну более внимательно и стал извиняться:
— Ой, кажется, я ошибся.
— Ничего, — так же громко, стараясь перекричать певицу, ответила Яна, — бывает. Значит, говоришь, на разогреве?
— Ага… Я перепутал тебя с одной моей знакомой.
— Ничего, — повторила Яна. — Для меня это хорошая примета.
— Да? А ты веришь во всякие штучки?
— Верю.
Тут песня закончилась, и в зале включили свет. Публика свистела и хлопала, провожая группу со сцены.
— А я не верю, — продолжил разговор рыжий.
«Мало того, что слепой, ещё и неверующий», — подумала Яна и внимательно посмотрела вокруг. — Где же Эд? Может, в чилауте?»
— Ты здесь одна? — поинтересовался навязчивый рыжий.
— Нет, извини, — ответила ему Яна и пошла к выходу.

Она нашла Эда лежащим на мягком диване. Его глаза были закрыты. Рядом, на столике, стоял кальян и бутылка рома.
— А я ищу тебя! — обрадовалась Яна.
Эд открыл глаза.
— А-а, это ты, падай сюда! — Он взял её за руку и потянул к себе.
Яна присела, и Эд обхватил её за талию.
— Хочешь немного покурить? — и он поднёс к её губам изогнутую трубку. — Давай, смелей.
Лицо его растянулось в улыбке.
— Давно ты тут? — спросила Яна.
Эд задумался.
— Даже и не знаю… Вообще-то, двадцать семь лет. Но сейчас со мной происходит что-то странное.
— Ты обкурился, — поставила диагноз Яна.
— Нет, — засмеялся Эд. — Я разделён на две части. Меня двое. Или я — между. Прикинь!?
Тут он перестал смеяться и спросил Яну совершенно серьёзно:
— Ты не хочешь меня спасти?
— От чего? — удивилась она. — От раздвоения личности?
— От одиночества, — ответил Эд. — Может, присоединишься и поговорим — наверняка есть о чём? — И он снова поднёс трубку кальяна к её губам.
Яна сморщила лицо.
— Ты не забыл, что у тебя завтра съёмка?
— Нет.
— А репетиция?
— Нет, — повторил монотонно Эд. — Я был сегодня там.
— В агентстве?
— Да. Ты курить будешь?
— Не хочу.
— А я буду, — и он аппетитно затянулся.

Яна приехала в клуб совершенно с другой целью. Во-первых, их пригласил Кислый. Сегодня играют его друзья — они музыканты, и Кислый настаивал, чтобы Яна и Эд пришли. Ещё она хотела поговорить с Эдом об одном очень важном деле, но никак не ожидала увидеть его в таком состоянии.

— Я тебя не узнаю, — оторвавшись от кальяна, заметил Эд. — От тебя веет холодом.
— На улице не май месяц, — пошутила Яна. — Ты тоже хорош.
— Скоро наша осень, — загадочно продолжил он.
— Причём здесь это? — не поняла его Яна.
— А ты у Лео спроси. Это он придумал:

Спросим нашу осень, спросим
Почему боль в сердце носим, спросим
Как в душе рыдаем слёзно,
Если б раньше… осень —
Поздно.

— Я помню это стихотворение, — сказала Яна. — Лео часто его читал.
— Он у нас «осенний» мальчик, — Эд минорно улыбнулся. — И стихи у него осенние.
Яна зачем-то полезла в сумку.
«Мне нужно с ним поговорить обязательно сегодня, — подумала она. — А если он поедет с Кислым?»
— Ты хочешь мне что-то сказать… Я прав? — неожиданно спросил Эд. — За девять лет нашего знакомства я изучил тебя всю.
— Да, — нерешительно ответила Яна.
— А чего тогда молчишь? Говори…
— Ты в таком состоянии, что я даже не знаю, можно ли с тобой серьёзно…
— Будем говорить о тебе и обо мне? И спросим у Бога, что он думает по этому поводу?
— Ты читаешь мои мысли, — удивилась она.
— А ты не знала? — по-детски гордо произнёс Эд.
Яна улыбнулась.
— Вряд ли Он даст ответ… — она попыталась вырваться из его объятий, но Эд сам разжал руки и поднялся с дивана.
— А кто тогда, если не Он? Кто может избавить меня хотя бы от части вопросов? Все мы иногда обращаемся к небу и поднимаем туда глаза.
Эд принял театральную позу, вонзил руки в бока и продолжил выступать:
— А почему на нас не падают звёзды? А почему у мальчиков так, а у девочек нет этой штуки? И почему ты ушла от моего отца, мама? Почему ты воспитывала меня одна? Ты не знала, что бывает в таком случае с детьми? Вот тебе и результат — любуйся.
Он вытянулся и гордо поднял подбородок.
— Ты себе не нравишься? — спросила Яна.
— И ты мне задаёшь этот вопрос? — произнёс с недоумением Эд. — Ты, самая родная, знающая меня от и до. Ты спрашиваешь, нравлюсь ли я себе?
— А почему нет? Я знаю, что да…
— А я знаю, что нет! — возмутился Эд. — Как я могу себе нравиться? Кто я такой?!
Яна улыбнулась, хотя ситуация была для неё весьма и весьма серьёзной. Она впервые не могла понять, злится он или просто играет.
— Пожалуйста, — попросила она, — заканчивай этот спектакль. Не надо понимать всё буквально. И не цепляйся к моим словам. Ты дорогой мне человек, самый близкий друг.
— Ой, — отмахнулся Эд, — Вы льстите мне, Яна Борисовна. Скорее я Вам подруга, чем друг.
— Пусть, — согласилась Яна. — Всем бы таких подруг!
Эду стало хорошо: лесть — к месту она или нет — всегда приятна. Они рассмеялись, Эд присел на диван и снова обнял её.
— Ну, валяй… ты хотела со мной поговорить?
Он хорошо знал, о чём пойдёт дальнейший разговор. Весь этот спектакль был сыгран для того, чтобы Яна просто отложила его. Хотя бы ещё на какое-то время…
Она начала издалека:
— Наша клубная жизнь есть отсутствие любых планов.
Эд чуть не засмеялся.
— А разве это плохо — клубная жизнь?
— Подожди, — продолжила она. — Я не говорю, что это плохо. Твоими делами я занимаюсь уже много лет.
— Знаю, — снова влез в монолог Эд. — Спасибо тебе. И что?
— Я — самая обычная женщина, — выдавила из себя Яна. — У меня возраст…
Тут он заметил, как она волнуется.
— Я люблю твой мир, Эд. И в то же время я понимаю, чем и кем я живу в данный момент. В каком мире я нахожусь.
— И в каком же?
— В твоём мире.
— Ты хочешь иного?
— Я не хочу иного — я хочу и своего тоже, понимаешь? И мне уже пора.
— А конкретнее?
Яна набралась смелости и сказала:
— Я хочу ребёнка.
Наступила длинная пауза.

Эд столько раз уходил от этого разговора: менял тему, выкручивался, а потом успокаивал себя и даже жалел. Он понимал, что женщины должны рожать, но почему-то не хотел, чтобы это произошло с Яной.

Он посмотрел на неё взглядом брошенного щенка:
— Я ничем не могу тебе помочь. Брать на себя роль отца, когда ты станешь матерью-одиночкой, я не собираюсь.
— Заметь, я этого не прошу, — возразила Яна. — И одиночкой быть совсем не хочу. Мне нужен тайм-аут года на три — пока рожу… и так, отдохну немного.
Эд не хотел ничего больше слышать.
«Что она несёт, — подумал он, — какие три года? Это уже навсегда…»
— Не переживай, — продолжал её голос, — дела твои разрулит Сан Санна. Она это делает куда лучше, чем я. Ничего не изменится. Совершенно. Всё будет точно так же.
Её голос дрогнул, и она добавила:
— Только я стану мамой. И у моего ребёнка будет отец.
Эд потянулся за бутылкой рома, открыл её и выпил всё, что там оставалось. Яна отвела взгляд.
— Значит, ты меня бросаешь, — решительно произнёс он.
Пустая бутылка выскользнула у него из рук и упала на пол.
— Ну что ты! — испуганно ответила Яна. — Зачем ты так думаешь? Разве я способна на такое?
«Способна, — пронеслось у него в голове, — ты уже делаешь это».
— К тому же ты займёшься собой, своей мечтой. Да-да! Или ты забыл о ней?
— Я ничего не забываю, — двусмысленно произнёс Эд.
Его куда-то повело, он упал на диван и начал плести что-то бессвязное:
— Ты будешь рожать… я буду рождаться снова… мы будем вместе.
Понять, о чём он говорит, было сложно. Голос звучал однообразно и обрывисто. Яна испугалась. Она схватила сумку и побежала в бар за водой.
На глазах Эда выступили пьяные слёзы.

В баре Яна увидела Кислого. Он разговаривал с какими-то двумя парнями, одетыми очень стильно.
— Кислый! — крикнула она.
Тот обернулся, извинился перед своими собеседниками и подошёл к ней.
— Привет… А где наш друг?
— В чилауте. Он набрался. Я хочу взять ему воды.
— С чего это он вдруг? — улыбнулся Кислый. — И почему без меня?
— Ты лучше скажи, как его привести в чувство?
— Дать «скоростей», — и Кислый засмеялся.
— Ты это серьёзно?
— Вполне.
В чилауте они взяли Эда под руки, подняли и посадили на диван.
— Эй! Сонное царство! — закричал Кислый. — Хватит спать! Я тебя что, за этим приглашал?
Эд открыл глаза.
— Кислый, ты с горючим? Не могу ехать дальше, энергии — ноль.
— Сейчас мы тебя заправим, — ответил Кислый. — Поднимайся.
— У тебя, правда, есть?
— А как же.
— И где будем заправляться?
— Есть тут одно местечко…

На сцене к выступлению готовилась группа из двух парней — тех самых, с которыми Кислый разговаривал в баре. Музыкантов звали Джон и Ра, учились они в Питерской консерватории. Именно на них пришла посмотреть сегодняшняя публика.
В момент, когда Ра долбанул по барабанам, дверь туалета открылась, и трое энергично вошли в зал.
Народу было так много, что особо не распляшешься. Но Эд умудрился организовать вокруг себя необходимое им пространство. Он размахивал руками, делал какие-то безумные повороты и па, и танцующие рядом расступались, боясь получить по голове…

— Как тебе музыка? — кричал ему на ухо Кислый. — Это мои друзья!
— Это чума какая-то! — громко отвечал Эд. — Они здорово играют!
— Хочешь, познакомлю?
— Конечно, хочу!

После выступления музыкантов облепили поклонники, и Кислому пришлось отбиваться от них, буквально вытаскивая Джона и Ра на улицу. Был уговор, что дальше все тусят у Джона, но Яна неожиданно изменила свои планы.
— Я не могу с вами ехать, у меня дела.
— Амурные? — подколол её Эд.
Яна промолчала.
— Не забудь, завтра у тебя съёмка.
— Дела, говорю, амурные? — переспросил он.
— Ещё примерка, репетиция… — трудный денёк. Лучше бы ты отдохнул. Может, я закину тебя домой?
Она полезла к Эду в карман, достала ключи.
— Нет, спасибо, — возразил Эд и посмотрел на машину Кислого.
В салоне играла музыка, парни веселились.
— Да, чуть не забыла… Сан Санна приглашает нас на новоселье.
Эд уже не слышал, о чём она говорит. Ему было холодно — выходил алкоголь и всякие клубные гадости. Яну, наоборот, только что накрыло, и она стала болтать без устали.
— Эй! Ты слышишь меня?
— Что? — Эд очнулся.
— Я говорю, не знаю, смогу я быть там или нет… Наверняка об этом пожалею.
— Не понял, о чём ты?
— Не понял и не надо, — обиделась Яна. — Появлюсь завтра к вечеру. В любом случае — подгоню машину.
Она прищёлкнула пальцами, разыгрывая беспечность.
«Делай что хочешь, — подумал Эд. — Я уже замёрз».
Он развернулся и пошёл к машине с ребятами.

— Ну, наконец-то! — завопил Кислый.
Эд сел на заднее сидение рядом с барабанщиком и сразу вспомнил, как внимательно смотрел на него Ра, когда он танцевал.
— Что-то случилось? — поинтересовался Кислый.
— Пока не знаю, — без настроения сказал Эд.
— Не пе-ре-жи-вай! — пропел под музыку Кислый. — Всё будет хорошо!
Эд промолчал. Его настроение резко поменялось.
— А на вашей планете точно растёт трава? — спросил он и посмотрел на Ра.
— По кадык и выше, — улыбнулся Ра.
Джон и Кислый рассмеялись.
— Тогда поехали! — крикнул Эд. — Чего стоим?!

Петроградка.

«Планетой» Джон и Ра называли квартиру на улице Добролюбова. Увидев большую комнату, Эд сразу вспомнил антикварный магазин в центре города.
— Как на Фонтанке, — сказал он.
Ра улыбнулся.
Комната была заставлена всевозможными вещами. На старых шкафах пылились вазы и статуэтки разного вида. Картины в золочёных рамах, часы, пожелтевшие фотографии — всё висело на стенах так плотно, что обоев не было видно. В этой комнате свободно помещались: четыре дивана, консоль, горка, несколько тумб, немецкая швейная машинка, вешалка на ножках, огромный обеденный стол и множество стульев.

— Джон — англичанин, — сказал Ра, — но его бабушка была русской. Всё это она собирала в войну. Мы освободили себе по комнате, сюда перенесли мебель и картины, поэтому здесь так нелепо.
— Почему же, — возразил Эд, — очень даже интересно. А сколько всего комнат?
— Пять, — ответил Ра. — Моя самая маленькая. Посмотришь её?
— Конечно.
— Топай прямо и сразу направо — там увидишь. Я пока сварю кофе.
Эд нашёл его комнату и заглянул внутрь.
Она была, действительно, маленькой и совсем без мебели. На полу лежал плотный зелёный ковёр, на нём валялись подушки и стёганое одеяло. В углу пылился небоскрёб из книг, и там же стоял торшер.
Ещё в этой комнате висели плотные тяжёлые шторы. Они полностью закрывали окно и совсем не пропускали свет. Эду тут же захотелось открыть их и посмотреть, что там. Он подошёл к шторам так близко, что почувствовал их старый запах.
В комнату вошёл Ра:
— Интересно?
— Да, — ответил Эд. — Любопытно взглянуть за пределы.
Ра поставил на пол поднос и кофейник:
— Ты первый, кто попросил об этом. Давай, иди сюда.
Он взял Эда за руку, повёл в центр комнаты.
— Ложись на спину, закрой глаза.
Эд улыбнулся, лёг и закрыл глаза ладонью.
Ра раздвинул шторы:
— Смотри…

Окно комнаты выходило в узкий колодец между домов, попасть в который с улицы было нельзя. Стена соседнего дома напоминала brandmauer и переходила в крышу с чердаком. Выглядело это так: кусок крыши, край неба, вдалеке шпиль и ангел. А если лечь на пол — небо и ангел.

— Небо и ангел, — произнёс Эд.
Картина впечатляла. Голубое небо, без единого облачка, и слепящий золотом ангел.
От солнечного света он сам стал маленьким солнышком.
— Может, травки принести? — спросил Ра. — Джон с Кислым там наверное вовсю…
Эд отрицательно качнул головой:
— В моих мозгах такая каша из мыслей, будто я уже под кайфом — и не надо никакой травы. Их столько. И все разом. Мне хочется взять и взорвать эти мысли. Взять и взорвать.
— Взорвать мысли? — удивился словосочетанию Ра.
— Ага… — протянул Эд. — Моя башка раскалывается.
— А стихи ты писать не пробовал… под этим?.. — поинтересовался новый друг.
— Никогда не писал, — ответил Эд. — А ты?
— Я тоже, — улыбнулся Ра. — Но поэзия мне нравится.
— И мне. Мне нравятся стихи моего друга, Лео. — Эд подмял под себя подушку. — Как я ревновал Яну к нему! И наоборот… Вот дурак! Единственных, настоящих — ревновать…
Он не весело рассмеялся.
— Сегодня она в очередной раз сказала мне, что у неё есть право на свою личную жизнь. Она хочет ребёнка. Сумасшедшая!..
— Ребёнок — это здорово!
— Я её ребёнок! — возразил Эд. — Нет, ты не подумай ничего плохого, я люблю её и очень дорожу ей. Мне просто больно, Ра. Она отдаляется от меня. Я её теряю. Даже не так… Я мешаю ей жить.
— Не совсем понимаю тебя, — ответил Ра.
— Что непонятного? У меня нет близкого человека. Нет, и никогда не было. Может, я не там искал, не там родился, не тем родился? Яна для меня всё, хоть я с ней и не сплю.
— Почему?
— Я боюсь.
— Чего?
— Боюсь, что наши отношения сразу изменятся.
— Почему ты так решил, что отношения изменятся? И зачем она тебе нужна, если ты не спишь с ней?
— Теперь я боюсь вдвойне, — продолжал Эд, не предавая этим вопросам значения. — Её отдаление и моё приближение к заветной цели сделали меня беззащитным.
Он потянулся к ангелу за окном и стал играть с ним, как бы касаясь его рукой:
— Я, с такими же сиськами, как у неё. И мы пара. Как ты себе это представляешь? — Эд снова рассмеялся. — Может, это всё и, правда, к лучшему?
— С какими сиськами? — удивился Ра и глянул на его рубашку.
— Извини. Не бери в голову. Забудь.
— А кто такой Лео? — Ра сменил тему.
Эд будто проснулся, глаза его засветились:
— Лео, да… Это тот человек, которого я всегда жду. Всегда! Я радуюсь его голосу как ребёнок, когда говорю с ним по телефону. У нас последнее время «телефонная» дружба, с тех пор как он, вечный студент, уехал в Москву. Он, конечно, приезжает в Питер, правда, уже не так часто, как раньше… Но в эти визиты, Ра, он возвращает меня, всех друзей, в то доброе прошлое, делая нас намного счастливее, чем мы есть…
— Где ты познакомился с ним?
— В особняке фон Дервиза, на Галерной улице, где был первый в городе клуб геев и лесбиянок. Мне, студенту театрального вуза, заведение это, представь себе, понравилось. Кто-то сказал, что парни там на сцене играют женщин, а это было как раз то, что мне нужно, — мы ставили на курсе Шекспира. Спектакля я не увидел — в тот день его не было. Но я не расстроился и стал наблюдать за публикой. Я люблю наблюдать. Актёр все-таки…
Эд улыбнулся.
— И что ты там заметил? — спросил Ра.
— Что беспокоит бóльшую часть людей на этой огромной планете.
— И что же это, интересно?
— Одиночество, — ответил Эд. — Его сразу видно в глазах… А у кого то оно спрятано под маской веселья или за тёмными стёклами очков. Танцующее, смеющееся, принимающее алкоголь и наркотики, а потом сутуло уходящее в ночь. Помню, все нервно суетились под закрытие клуба, будто теряли последнюю надежду познакомиться. Звучала финальная композиция, в зале вспыхивала большая люстра, администратор отправлял всех в гардероб. Там выстраивалась длинная очередь, люди отдавали гардеробщику номерки и получали взамен свою одежду.
Постепенно толпа редела. Большинство парней, надев пальто и куртки, сразу выходили на улицу. У зеркала мало кто задерживался. А если и были такие, ещё на что-то надеявшиеся, то вскоре и их не оставалось… Мне казалось, познакомиться в подобном заведении — что-то из области фантастики.
— Но тебе же удалось?
— Это был знак… Я тогда стоял у зеркала и застёгивал пальто. Петли были такие узкие, что пуговицы с трудом пролезали в них… Почему-то я не люблю новые вещи.
Поставлю, например, пятно на новую вещь… и так переживаю! Ты даже не представляешь как: бегу домой — и давай застирывать. А потом сушить феном и смотреть, не осталось ли чего. И если осталось, снова застирываю. Ужас! Так вот… Я мысль потерял…
— Стоишь ты у зеркала, — напомнил Ра. — И что дальше?
— Да… Гардероб опустел. Мучаюсь я, значит, с этим пальто. Поднимаю голову и вижу в зеркале парня в женской одежде, прямо за моей спиной он красит губы. Потом подмигивает мне и уходит. Я даже не успел рассмотреть его!
Когда мы с Лео вспоминали день нашего знакомства, мне пришла в голову одна очень интересная мысль. Я же собирался бежать на улицу, плюнуть на эти тугие петли. Хотелось скорей домой. И этот парень задержал меня у зеркала. Понимаешь? А когда он исчез, я посмотрел на белую мраморную лестницу. По ней к гардеробу спускались Гуля и Лео. В тот момент на Лео я не обратил внимания — меня очаровала Гуля… и её огромный веер!

Улица Галерная, дом 33, 1998 год.

Подойдя к гардеробу, Гуля посмотрела на Эда.
— Ну, что уставился на больную, раздражённую децибелами женщину и к тому же практически трезвую! — сказала она, сложила веер и убрала его в сумку.
От неожиданности Эд обалдел.
— Я с тобой разговариваю или с зеркалом? — продолжила наезд Гуля.
«Надо что-то отвечать, — подумал Эд. — Иначе она меня задавит своими габаритами».
— Почту… за честь, — начал, запинаясь, он, — исправить… ситуацию… э-э… и приглашаю Вас в кафе — недалеко, у Гостинки. Очень буду рад!
Лео подал Гуле пальто, и та, не расставаясь с сумкой, будто там лежали миллионы, стала поочерёдно засовывать руки в рукава.
— Лео, нас приглашают в кафе у Гостиного двора. Этот молодой человек обещал согреть Гулечку водочкой… Так ведь, мужчина? А? Как тебя зовут?
Эд быстро и чётко представился, но Гуля не расслышала имени: надев драповое пальто, она увидела в зеркале себя любимую.
— Подержи, — сказала Гуля, — я поправлю дольчики.
Отдав Эду сумку, она стала подтягивать колготки, начиная с колен и выше. Эд отвернулся.
— Что, не нравится? — засмеялась Гуля. — А может быть, я эксгибиционистка!?
Он заулыбался и посмотрел на Лео. Тот стоял и курил.
— Ну, всё, я готова! — наконец сказала Гуля. — Пойдёмте же!?

Она взяла двух парней под руки и потащила к выходу. Трое медленно пошли по Галерной улице к Сенатской площади. В неярком свете фонарей были видны только силуэты и слышен разговор:
— Это Лео, — торжественно сказала Гуля, — он поэт.
— Очень приятно, — ответил Эд.
— Мне тоже очень приятно, — сказал Лео и протянул Эду руку.
— А мне как будет приятно, мальчики! — заголосила Гуля. — Сэндвич — это круто! Какая у вас начинка! А!?
Она засмеялась, показывая на себя пальцем.
— А главное, как её много! — подзадорил её Лео.

Во времена «застоя», как сейчас принято говорить, улица эта называлась Красной. Почему? В доме № 40 находилось издательство «Красной газеты» (ныне «Вечерний Петербург»).
Позднее её переименовали снова в Галерную. И правильно сделали. Улица, как и человек, рождается с именем, и менять его никак нельзя. Изменив имя, ты меняешь и судьбу.
Когда я стал учиться в Москве и познакомился с творчеством Ахматовой, то, читая её знаменитое стихотворение, я вспоминал не ту улицу, которая запомнилась ей, а свою собственную Галерную.

Каменный город
Железные нитки
До боли родные трамваи-улитки
К тебе не доеду одну остановку
Сойду и пройдусь по Красной в ветровке
И чайки твои бесноватые
На фразы мои угловатые
Слетятся
Станут кричать
Меня возвращенца встречать

Трое вышли из арки и остановились у дороги.
— Спаси нас, Господи, — пробубнила Гуля, глядя на Исаакий, — прости нас, грешных.
Она увидела такси и тут же выбежала на проезжую часть.
— Стой, извозчик!
Машина дала вправо, затормозила, водитель открыл окно.
— Нас до Гостинки, — возбуждённо сказала Гуля. — Мальчики, за мной! Я сажусь вперёд — я толстая…
— Сколько дадите-то? — спросил водитель в кепке.
— Плачу натурой, — усаживаясь, пошутила Гуля.
Водитель заулыбался:
— Лучше деньгами.
— Все вы, мужики, такие, — возмутилась она. — Деньгами им лучше. А как же мы, женщины!?

Петроградка.

— Расплатившись с таксистом, — продолжил Эд, — мы зашли в кафе. Гуля сразу заказала бутылку водки и сок. Я сказал, что за всё заплачу сам, потому что пригласил их я и что надо взять ещё какие-нибудь бутерброды. В кафе мы просидели до обеда. Пили за знакомство, за «глубокое проникновение» (это любимый тост Гули) и за здоровье. Там я в первый раз услышал и стихи Лео. Читать он их, правда, не умеет, но пишет, зараза, хорошо. Мне нравится. Так мы и познакомились с ним.
— А прочти что-нибудь, — попросил Ра.
Эд положил под голову подушку и прочёл:

В горле комок грусти
Первый, второй, третий
Я не в твоём вкусе
Ты не в моём цвете
Значит, не тот случай
Значит, ещё рано
Я напишу лучше
Ручка, блокнот, ванна
Есть у меня крылья
Белые, из… пены
Да! Я опять сильный
Голый, и сквозь стены

— Приятель, — продолжил он, — я немного устал, а может быть, даже много. И я не смогу уснуть здесь, у тебя. Мне нужно выспаться.
Эд поднялся с пола и подошёл к окну. Шпиль Петропавловки пронзал примчавшуюся тучу. Ангел отдыхал на ней, и было похоже, что он тоже устал.
— Пожалуйста, пожалуйста… тебя никто не держит, — ответил Ра.
Входные двери были открыты. Ра внимательно смотрел, как Эд завязывает шнурки на ботинках. Где-то в квартире звучали клавиши — на них развлекались Кислый и Джон.
— Ты прости падшего ангела, — напоследок сказал Эд, — мне пора.
Он бежал по лестнице, и Ра наблюдал за его скользящей по перилам рукой до самого нижнего этажа.

Этот день уже казался Эду трудным. Небо затянуло тучами, стало холодно и сыро. И дорога была почему-то пуста — ни одной машины. Поднявшись на Биржевой мост, Эд пошёл по трамвайным путям. Несколько раз он оборачивался, но картина не менялась.

Офис модельного агентства.

Сан Санна сидела в кресле и курила. Сессией Эда она была довольна. Стилисты так хорошо поработали над его лицом, что даже нос казался ровным — без горбинки. Разложив снимки на столе, как преподаватель — билеты перед экзаменами, она внимательно рассматривала каждую фотографию в отдельности, пытаясь выбрать самую лучшую. Тихий стук в дверь отвлёк её от этого занятия. В оконном отражении она увидела лицо Давида. Дверь полностью открылась, и врач зашёл в кабинет, расплывшись в улыбке:
— Добрый день, Санечка.
— Проходи, дорогой, я жду тебя, — она затушила сигарету. — Проходи, садись…
Давид проследовал к столу и опустился в офисное кресло.
— Вот, полюбуйся, — сказала Сан Санна, — снимки последней сессии. Думаю, этот — очень даже! Как ты считаешь?
Давид протянул руку и взял фотографию:
— Он прекрасен. А в жизни ещё лучше.
— Верю, — ответила Сан Санна. — Ну, говори, как там результаты его анализов?
— Всё хорошо, — улыбнулся врач. — Эд здоров как бык.
— А мы успеем? Швы затянутся?
— Надеюсь, — протянул Давид. — Необходимо две-три недели.
Сан Санна перебила его:
— Хочу сразить всех и вся! Я уже вижу, как журналюги дерутся за интервью со мной. А наши будущие контракты! Это моя новая линия нижнего белья и моя новая жизнь, дорогой. Мужики-модели с сиськами на подиуме!
— Максимум месяц, — успел вставить Давид, — и ничего не будет. Всё исчезнет…
— О чём ты? — вернулась в реальность Сан Санна.
Лицо её выражало недоумение, если не больше.
— Чего не будет?!
— Я о швах, — ответил Давид.
— Ужас, — выдохнула Сан Санна. — Ты так испугал меня этими словами…
Она снова достала сигарету и закурила.
— Надеюсь, то что у него между ног останется, — улыбнулась она.
— Член? — смутился Давид. — Боже упаси! Конечно… Он и не собирается с ним расставаться.
Давид почему-то занервничал и стал загибать углы фотографии.
— Я шучу, — отбирая у него снимок, сказала Сан Санна.
— Это совсем не шутка, — ответил он.
— Согласна.
В кабинете включился селектор. Секретарша сообщила о начале репетиции.
— Мне надо идти, — сказала Сан Санна. — Возьми несколько снимков и постарайся сделать такую форму носа.
Она положила фотографии Эда в конверт и отдала его Давиду.
— Ты меня обижаешь, — грустно ответил врач. — У меня хорошая память, я же профессионал.
— Не сомневаюсь, — улыбнулась Сан Санна.
Они вышли из кабинета и пошли по коридору.
— Нос и сиськи, — ещё раз повторил Давид, — и больше ни-че-го.
— Совершенно верно, — засмеялась Сан Санна.
— С операцией будет ясно на этой неделе, — продолжил он, — дата практического семинара уточняется. Я сообщу.
— Хорошо, — ответила Сан Санна, подойдя к двери репетиционного зала. — А как насчет вечеринки?.. Ты будешь?
— Очень хотел бы, — извинился Давид, — но не смогу. Лекции у меня.
— Жаль, — огорчилась Сан Санна. — Будет весело. Я бы позаботилась и о тебе.
— Есть кто-то лучше Эда? — хитро улыбнулся Давид.
«Понравилось, значит, старый мазохист?» — подумала хозяйка модельного агентства.
Она тоже улыбнулась, но совсем не искренне, почувствовав, как её укусил за душу маленький червячок ревности.
— Тогда до связи, дорогой.
Сан Санна скрылась за дверью.

В странной задумчивости врач пошёл вниз по лестнице. Из конверта вылетела фотография Эда, и ему пришлось остановиться.
— Зачем тебе эта операция? — закряхтел Давид, поднимая снимок. — Это всё её дела… это ей надо.

На подиуме полным ходом шла репетиция. Двое сидели в зале и наблюдали, как длинноволосый хореограф проводил самый обычный разогрев.
— Раз, два, три, четыре, — крутил он бёдрами.
Парни и девчонки с небольшим опозданием и без особого энтузиазма повторяли за ним эти незамысловатые движения.
— Где ты только нашла его? — спросил Эд.
— Да нигде, — ответила Сан Санна. — Это он нашёл меня. Пусть работает. Надо уметь правильно двигаться. Я сама бы могла показать всем класс, но нет времени.
Разминку никто не любил. Зачем моделям разминаться? Ходи себе по подиуму, и больше ничего. Но хореограф так не считал:
— Если вы решили, что рост и ноги — это всё, то вы не правы!
Это были его любимые слова, и многие модели уже знали их наизусть и пользовались ими между собой, передразнивая этого «мучителя» танцев. Позднее его так и прозвали: Рост-и-Ноги.
— Ну что? — улыбнулась Сан Санна. — Мечта хлопает тебя по плечу. Ты готов?
— Я не вижу пути назад, — неожиданно ответил Эд. — Может, и не готов.
— Что с тобой? — удивилась Сан Санна. — Ты это мне брось, я тебя таким не знаю.
Эд засмеялся, но как-то обречённо.
— Не переживай, — ответил он. — Я всё сделаю, у тебя всё будет.
— Всё будет у нас, — она повысила голос. — Понимаешь?
— Понимаю, — Эд изобразил радость. — А можно вопрос?
— Говори.
— Какова моя цена за труды на твоё благо?
— Так! — окончательно разозлилась Сан Санна. — На наше благо!
— Хорошо, на наше.
— А ничего, что я дала тебе денег на покупку квартиры?
Эд притих.
— Штука за показ, — через небольшую паузу продолжила она, — а дальше посмотрим. Так тебя устроит?
Сан Санна нервничала.
— Вполне, — тихо ответил Эд.
— Неужели? — съязвила она.
Настроение к ней вернулось не сразу. Минуты две они молча смотрели на подиум, слушая болтовню хореографа.
— Держите линию, когда идёте, — манерничал он, — и не надо смотреть в пол. Что вы там потеряли? Смотрим только вперёд!
— Не пугай меня, — продолжила Сан Санна, — и верь мне. Я жду настоящего триумфа. Впереди у тебя большая карьера. И огромные деньги. Мы будем работать в Европе. Если есть что-то лучше этого, скажи… Я, например, не знаю. И заметь, не поздно будет ещё вернуть себя прежнего.
Она искренне улыбнулась.
— Я не люблю возвращаться. — Эд посмотрел на подиум.
— Тогда вперёд. Иди и репетируй. У меня проблем и так выше крыши.

Швейная мастерская.

На полу лежал каркас крыльев из тонкой проволоки, металлических прутьев и каких-то сложных шарниров. Похож он был на скелет умершей птицы. Распластав конструкцию по всей длине, мастер-декоратор обклеивал её капроновой сеткой. Своими действиями он скорее напоминал врача, делающего довольно трудную, многочасовую операцию. Параллельно над связкой перьев трудилась швея, собирая перо к перу и настрачивая их на длинную прозрачную ленту.

Это были крылья Эда. Точнее, часть его костюма. Сан Санна долго думала над цветом и, наконец, определилась.
— Кроваво-красные — то, что надо, — сказала она швее. — Чёрный лак костюма и эти крылья… лучше не придумать! Пойду, посмотрю, что там с плащами. — И она скрылась за дверью пошивочного цеха.

За ширмой примерочной кабины переодевались трое парней. Чёрные лакированные костюмы обтягивали их мускулистые тела. На расшитых стразами бандажах висели рубиновые нити стекляруса, лица украшали безумные маски из перьев, и у каждого оголена грудь. У двоих она была женская.
Эд снял с себя маску:
— Вам бы ещё по плётке.
— У нас будут шпаги, — ответил ему белокурый Семён, — зачем нам плётки?
— И парики, — добавил Егор. — Всё как у тебя.
— Не скажите, — ответил Эд. — Я без шпаги, с крыльями, и грудь у меня будет не эта резина, а настоящая.
— А дашь потом потрогать? — спросил его Семён.
— Пойдёмте лучше к зеркалу, — засмеялся Эд, — посмотрим, что там у нас по рисунку…
У зеркала они выстроились в одну из финальных фигур будущего танца.
— Неплохо, — отметил Эд. — А боком?.. Вполне… Сиськи ваши, конечно, грубоваты. Но если смотреть издалека, то ничего, — и Эд схватился за женскую грудь Семёна.
Тот стал защищаться, шутя бороться с ним, задел вешалку, и та с грохотом упала.
— Ну что тут у вас? — выглянула из швейной мастерской Сан Санна. — Заняться нечем?
Парни тут же прекратили и встали по стойке «смирно».
— Вольно, — улыбнулась Сан Санна и, подойдя к зеркалу, стала внимательно разглядывать каждого.
— Маску надень, — сказала она.
Эд нехотя натянул маску на лицо.
— И как грудь? — обратилась она к Семёну.
— Как родная, — ответил тот.
Сан Санна захохотала.
— Подвигайтесь, — уже серьёзно добавила она. — Только не так, как делали минуту назад. Вы мне так все костюмы испортите. Может, вспомним финал?
Она повернулась к декоратору:
— Когда соберёте крылья?
— Работаем, — ответил тот, — обклеиваем каркас.
— А то как же нашему ангелу без крыльев? — продолжила Сан Санна и посмотрела на Эда.
— Совершенно никак, — добавил Эд.
— Ладно, — менторским тоном произнесла Сан Санна, — давайте вспомним самое начало.
И парни повторили для неё всё то, что делали до этого самостоятельно.

Семён с Егором ушли домой. Эд стоял у зеркала и причёсывался. В глубине мастерской Сан Санна о чём-то разговаривала с декоратором. Тот поднял с пола почти готовые красные крылья и приставил их к спине швеи. Сан Санна засмеялась.
— Ника, Вы и впрямь похожи на ангелочка, — сказала она.
— А давайте Вам? — расцвела швея.
— Бросьте, — отмахнулась Сан Санна, — я далеко не ангел. Скорее — демон.
— Неправда, — пропела Ника. — Какой же Вы демон? Вы ангел. Что бы мы без Вас делали в этой мастерской!
— Ну, всё, Ника, хватит слезу вышибать, — отшутилась Сан Санна, — идите лучше работать. Ещё необходимо дошить мальчишкам плащи.
Сан Санна обернулась и посмотрела на Эда:
— Твои крылья уже готовы!
Победные нотки звучали в её голосе.
— Значит, скоро улечу, — ответил Эд, копаясь в карманах куртки.
Сан Санна подошла к нему.
— Что с тобой происходит?
— Ничего, я просто не спал всю ночь.
— Тогда, может, на массаж? У меня классный массажист, тебе понравится.
И она хитро улыбнулась.
— Яна ждёт на улице, — ответил Эд, — извини.
— Как она поживает? — спросила Сан Санна.
— Нормально…
— Судя по твоей интонации, наоборот.
— Я разберусь, — ответил он и добавил: — Женщины непостоянны.
— Лучше скажи мне, что случилось, психолог, — продолжила Сан Санна. — Поищем выход вместе.
— Бесполезно искать, — ответил Эд, поднимая с пола сумку. — Мы расстаёмся.
— А причина?
— Она собралась замуж.
— Надеюсь, не за тебя? — быстро парировала Сан Санна.
— Не за меня, — разозлился Эд.
— Спокойно, — сказала она, — без паники. Мне удивительно, как она вообще занималась тобой столько лет? Вы такие разные. На что она надеялась?
— Тебе сейчас сказать?
Эд ухмыльнулся.
— Я и сама могу, — ответила Сан Санна. — Хочешь правду?
— А то я не знаю её, — тихо ответил он. — Говори.
— Она мечтала видеть в тебе мужа и отца будущего ребёнка. А когда поняла, что тебе важнее карьера — а поняла она это совсем недавно, с моим, прости, появлением — ей стало всё равно, от кого рожать, — лишь бы родить. Ей между прочим почти тридцатник…
Эд слушал Сан Санну, будто самого себя, и был согласен с каждым её словом. Но признать свою вину перед Яной он никогда бы не смог.
— Ты ничего нового для меня не открыла, — ответил ей Эд. — Я не понимаю, почему ты об этом говоришь со мной?
— Хочу, чтобы ты не вешал нос, — ответила она. — И чтобы ты понял ещё кое-что…
— Мне больно, — перебил её Эд. — Всё равно больно и обидно…
— Я буду рядом, — сказала она. — Тебе этого мало? Рано или поздно всё это должно было случиться. Как ты не понимаешь… Мы — женщины.
И потом, точно желая угодить Эду, она серьёзно добавила:
— Замуж я не собираюсь.

Эд перекинул сумку через плечо и вышел, не прикрыв за собой дверь. Он прошёл коридор, спустился по лестнице и оказался на улице. Яна его уже ждала.
— Привет, — улыбнулась она и поцеловала Эда. — Как репетиция?
— Нормально… Ты что, покрасила волосы?
— Просто помыла голову.
— Поужинаем вместе?
Яна замялась:
— Не получится, — она покосилась на серебристый джип, стоящий рядом. — Меня ждут. Мы уже договорились с его сестрой, что сегодня приедем к ней.
— Ты начинаешь знакомиться с родственниками? — тут же съязвил он. — Где ключи от машины?
Яна достала из кармана ключи и отдала их. Эд сел за руль.
— Когда тебе в больницу? — торопливо поинтересовалась она. — Операция когда?
— Не знаю, — ответил он равнодушно.
— Просто мы… уезжаем в Ялту, — произнесла она совсем тихо. — Отдыхать…
— Уезжай куда хочешь! — взорвался Эд.
Он хлопнул дверцей, нажал на газ, и машина рванула с места.

— Операция! — продолжал он кричать в салоне. — Скоро операция! И я ревную, блин… слышишь!?
Совсем не контролируя ситуацию, Эд несколько раз проехал на красный сигнал светофора. Настроение его менялось: хотелось то плакать, то смеяться, то с кем-нибудь поговорить. Он свернул с Невского проспекта и остановился около Александринского театра. Буквально через минуту у машины появился какой-то худощавый мужик.
— Чего тебе? — открыл окно Эд.
— Я… сутенёр, — ответил тот. — Не по адресу? Девочки, мальчики, пары?
Эд понял, где припарковался. Он рассмеялся и тут же включился в игру:
— Слушай! Мне нужен парень. Я просто хочу поговорить с ним, и больше ничего.
— Поговорить? — удивился сутенёр.
Эд достал бумажник, сунул ему пятьдесят долларов:
— Да, поговорить. Что не понятно?
— Да всё понятно, — ответил худощавый, внимательно рассматривая купюру, — просьба твоя необычная.
— Поторопись, я заплатил тебе!? — продолжил игру Эд.
— Хорошо… хорошо.
Прошло несколько минут, и к машине бежал симпатичный мальчишка. Он открыл заднюю дверь, заглянул в салон:
— Можно? Меня зовут Андрей.
— Садись, если Андрей, — шутливо ответил Эд и тоже представился.
Парень прыгнул на сидение. Эд закурил:
— Ну что, Андрей… Как жизнь?
— Какая из них? — живо ответил он. — У меня их две.
— Две?! — удивился Эд. — Это как понимать?
— Первая — академия и родители, вторая — проституция.
Ответ был таким неожиданным, что Эд растерялся. Несколько секунд он молчал, потом серьёзно спросил:
— А… нельзя, скажем, ограничиться одной? Допустим, первой жизнью?
— Нет, — чётко сказал Андрей, будто не раз отвечал на этот вопрос. — У меня отец инвалид, и мать не тянет нас одна. Поэтому вторая жизнь мне очень нужна.
Эд выпустил дым:
— И она тебе, я вижу, нравится?
— Ну, как сказать, — задумался Андрей, — забавно, конечно. Бывает, в такие ситуации попадёшь и на таких персонажей насмотришься, никакой театр не сравнится. Это моя своеобразная практика.
— Не понял!? — обернулся Эд. — Ты актёр?
— Студент, — красиво улыбнулся парень. — Но не за горами дипломный спектакль.
— Ничего себе! — удивился Эд. — Как интересно получается.
— Что получается? — переспросил он.
— Всё, — ответил Эд. — Я, Андрей, о своём… Анализирую ситуацию, пытаюсь переварить, так сказать…
Ему сразу вспомнились частые опоздания в институт, хвосты после сессий, бесконечная зубрёжка пьес и ночные репетиции в студенческом театре.
— Мне кажется, я Вас где-то видел, — уставился на Эда Андрей.
— Сомневаюсь.
— Видел, видел, — настойчиво повторил он. — Вы, по-моему, рекламировали какой-то мужской парфюм?.. Да-да… в каком-то журнале…
Эду пришлось пойти на обман:
— У меня есть родной брат, вот он как раз именно то, о чём ты говоришь… Он, как и ты, представь, актёр.
— Театра и кино?!
— Да, — кивнул Эд. — И кино.
— Но вы так похожи!? — крайне удивился мальчишка.
— Мы? — улыбнулся Эд. — А мы близнецы.
Андрей азартно потёр ладони:
— Круто!
— Что ж тут крутого? — Эд завёл машину.
— Да такие дела можно проворачивать!
Парня как подменили.
— И какие же?
— Всякие! — эмоционально продолжил Андрей. — Заменять где-то друг друга… Кучу всего можно придумать! Обмануть кого-нибудь!
— Ага, — протянул по-детски Эд и засмеялся. — Только это быстро надоест.
— Всё рано или поздно надоест, — серьёзно ответил Андрей, — и жизнь.
Эд затушил сигарету:
— А… у тебя есть близкий человек?
— Мама, — произнёс он, — кто ещё…
— Я не об этом, — перебил Эд. — Я говорю о любви к другу, подруге… понимаешь меня?
— Нет, — отмахнулся Андрей, — у меня нет таких… такой… такого… — и засмеялся. — На самом деле от интимной близости меня тошнит.
— Понятно, — Эд хмыкнул, посмотрел на часы. — Ну, и что будем делать с тобой?
— А что скажете, то и будем, — послушно ответил Андрей.
— Кушал что-нибудь сегодня?
Мальчишка промолчал. Всё и так было видно.
— Вот тебе деньги, — сказал Эд, — это от меня лично. Держи.
Он дал ему несколько бумажных купюр.
— Только не надо говорить об этом своему сутенёру — с ним я уже рассчитался.
— Хорошо, — кивнул Андрей, — не скажу.
— Сейчас я довезу тебя до какого-нибудь бистро, и ты свободен.
— Как свободен? — удивился тот. — И ничего не будет между нами? Такого же не бывает!
Машина выехала на Невский проспект.
— Почему не бывает? — продолжил разговор Эд. — Между нами всё уже давно состоялось.
Он улыбнулся и запел:

Просто скажи
Просто ответь губами
Просто верни
Всё, что было между нами

— А зачем Вы сюда приехали? — обхватил руками спинку переднего сидения Андрей. — Разве не за сексом?
— Сбился с пути, — засмеялся Эд. — Со мной можно на ТЫ. Я хотел побыть не один, и я это получил. Ты ведь тоже не остался внакладе? Мы поговорили, помогли друг другу, не так ли?
Из окна замаячила неоновая вывеска: «Кафе ВСТРЕЧА».
— Ну, если я Вам помог, — снова задумался мальчишка, — я рад, конечно.
— А что в твоём понимании помощь, Андрей?
— Помощь? Это деньги. Вот Вы… Ты мне помог.
— Деньги — это совсем не помощь, — возразил Эд. — Бывают случаи, когда никакие деньги не смогут спасти тебя. Они становятся просто беспомощны, деньги. Хочешь совет? Не деньги копи, а друзей, что куда тяжелее. Это самое бесценное, самое дорогое в жизни. И завязывай давай с проституцией.
Андрей стоял у входа в кафе и долго смотрел в ту сторону, куда уехала машина Эда. Он никак не мог решить для себя — потратить деньги на еду или на что-то другое. Подобное происходило с ним впервые — поговорить и получить за это кругленькую сумму. В его голове звучали слова о дружбе, и очень хотелось есть.

Загородный дом Сан Санны, сентябрь 2005 года.

В доме собирались приглашённые на новоселье гости. Кто-то сидел на мягких диванах, кто-то стоял, но все были с бокалами и пили вино. Полуобнажённый парень мотался с подносом из угла в угол, предлагал фрукты, конфеты и ещё какие-то вкусности. Торс его был накачан и упруг, а волосы покрыты серебристым лаком и уложены в причёску «Элвис Пресли». Болтовня, смешки и покашливания заглушали музыку. Было дымно. Многие курили.
В гостиную вошла пёстро одетая дамочка. Демонстративно улыбаясь собравшимся, она открыла дверь на летнюю веранду и низким голосом произнесла:
— Дамы и господа! Проходим потихонечку, прошу вас!
Гул на секунду прекратился и поднялся с новой силой.
Обратив внимание на эту странную особу, Гуля наклонилась к Жаку и тихо сказала:
— Кто этой дуре кончил на гланды?
Жак заржал, оголив свои редкие зубы, и манерно захлопал в ладоши.
Толпа штурмовала веранду. В дверном проёме образовалась яркая разноцветная пробка.

На веранде дамочка рассаживала гостей по местам. Она тыкала длинным пальцем в воздух, показывая, что где находится, улыбалась во все тридцать два и вела себя так, будто знает каждого.
Сан Санна заказала её команду и была совершенно спокойна за гастрономическую часть своего грандиозного новоселья. Дамочка заправляла этим банкетом.

Пройдя на веранду, Гуля замерла с открытым ртом. Глаза её постепенно расширились до максимального размера.
— Ахус-ахус, — выдохнула она.
В центре огромного круглого стола струился небольшой фонтан. На столе было столько разных блюд, что глаза разбегались. Справа возносились к небу ярусные вазы с фруктами, чуть дальше прямоугольный стол с огромными флягами глинтвейна, морса, соков и чего-то ещё. Отдалённее — бар крепкого алкоголя. Слева — мангалы с шашлыками из мяса и рыбы. В глубине веранды — небольшая сцена, которая подсвечивалась ленточной гирляндой и прожекторами.
Вся эта картина напомнила Гуле какой-то голливудский фильм.
— Кажется, Сказка попала в сказку, — заметила она.
Веранда набивалась людьми, звенела посуда, приборы. К столу с едой было не протиснуться.
Гуля взяла Жака за руку и потащила к барной стойке:
— Что будем пить? Водку?
Жак кивнул, но его больше интересовала ваза с фруктами.
— Нам, пожалуйста, водочки, — обратилась Гуля к бармену, — вот в тот графинчик.
Она показала своими окольцованными пальчиками на кувшины со льдом.
— Да-да, именно, угу…
— Целый кувшин? — спросил молодой бармен.
— А тебя, мой дорогой, это удивляет? — улыбнулась Гуля. — Я же не на пять минут сюда пришла.
Она посмотрела на его полуоткрытый торс, ниже и ниже, и добавила:
— А увидев тебя, думаю, тут и заночую.
Бармен покраснел и стал наполнять кувшин водкой.
— Лей, лей, не жалей, — запела Гуля. — Я девушка крупная. Таким, как я, всего должно быть в два раза больше.
— Да разве я против? — ответил бармен. — Я просто переживаю за вас.
— И я переживаю, — запопугайничала Гуля, — и за себя, и за тебя, и за Жака.
Бармен улыбнулся.
— Ну, наконец-то! — обрадовалась Гуля. — А то такой прямо серьёзный!
— Я на работе, — ответил он.
— А мы где? Не на работе, что ли? — и Гуля по-деловому закрутила головой. — Куда он делся?.. Жак!

С вазы аппетитно свисали крупные грозди винограда, и Жак ощипывал их своими тонкими пальцами. Тарелка в его руках уже ломилась от фруктов, в том числе от винограда, но Жак не мог оторваться от него — слишком любил.
Услышав в общем шуме своё имя, Жак схватил банан. «Ну не нести же его в руках», — подумал он и стыдливо положил тропический фрукт обратно в вазу. «Возьми его», — сказал внутренний голос. Жак снова взял банан и, балансируя между людьми, направился к Гуле.
— Значит, зовут тебя Артём? — уже заигрывала с барменом Гуля.
— Да, Артём.
— Я к тебе ещё вернусь, Артём, — и Гуля страстно укусила воздух. — Ам!!!
Бармен засмеялся.
Она забрала со стойки графин и, обернувшись, увидела Жака.
— Что это?
— Фрукты, — стыдливо держа банан и тарелку, ответил Жак.
Гуля нежно провела пальцем по банану:
— Я люблю молодое мясо.
И демонстративно посмотрела в сторону бара в надежде увидеть Артёма и его красивый торс.
— Ой! — закричала она и повернулась к Жаку. — Их двое!
— Что двое? Где двое? — испугался Жак.
Гуля закрыла глаза и опять посмотрела в бар.
То, что барменов стало двое, — полбеды. На Гулю смотрели близнецы. На двоих одно лицо. Абсолютное сходство.
— И что теперь делать? — растерянно произнесла она.
Братья улыбались.
— О чём ты? — спросил её Жак.
— О чём, о чём… О внезапно вспыхнувшей любви! И кто теперь из них Артём?
— Слушай, — занервничал Жак, — может, сядем куда-нибудь? А то стоим как в басне Крылова — я с блюдом, ты с графином…
— Иди и садись, — буркнула Гуля.
Она показала рукой на свободный столик.
— Куда? — переспросил Жак и стал щуриться.
— Корове под муда! — разозлилась Гуля. — Очки когда носить будешь?!
Она забрала у Жака банан, всучила ему графин с водкой и пошла к свободному столику. Жак поплёлся за ней следом как пугливый эквилибрист.

Из динамиков ударили фанфары. Всё, что происходило дальше, было настоящим шоу — музыка, свет и этот неожиданный выход Сан Санны.
— Добрый вечер, мои дорогие, — сказала она в микрофон. — Я очень рада видеть вас! Надеюсь, сюда не проникли папарацци?!
Сан Санна повернулась так, что подол платья пошёл круговой волной. Оригинальный рисунок, скрывавшийся под складками, моментально открылся глазу. Все ахнули, увидев вышитые золотым и красным бисером яблоки.
— По-моему, она под кого-то косит, — недовольно сказала Гуля, — ты не находишь, Жак?
— Накрасилась, как травести, — ответил тот. — Но платье!
— Шутка! — продолжила Сан Санна. — Маленькая шутка. Никаких папарацци! Кушайте досыта, развлекайтесь, чувствуйте себя как дома. Этим вечером с вами буду не только я.

Она пригласила на сцену известное в городе трио «Небо» — музыкантов, играющих джаз, и ушла со сцены. Минут через десять, уже в другом платье, Сан Санна появилась у столика Гули и Жака.
— Что это вы ничего не едите? — спросила она, глядя на начинающего модельера.
Жак попытался ответить, но, увидев украшения на её белоснежной шее, не смог ничего сказать.
— У нас диета, — ответила за него Гуля. — Фруктовая.
Сан Санна засмеялась.
Гуля попыталась подняться из-за стола, но Сан Санна сама наклонилась к ней, и они, как это принято, «расцеловали воздух».
— Где Эд? — поинтересовалась Гуля. — Меня позвал, а сам?
— Будет твой Эд, — улыбнулась Сан Санна. — Скоро приедет.
— Скорее он твой, чем мой, — съехидничала Гуля.
— Как сказать, — не без кокетства ответила Сан Санна.
Она тут же с кем-то любезно поздоровалась и вернулась к разговору:
— Скорее он ничей…
— Такой мужчина — и ничей? — продолжила Гуля. — Очень жаль.
Она хмыкнула и добавила:
— Без этой носатой грузинки даже пить не хочется.
Но водки себе налила.
— Мы исправим эту ошибку, — быстро заметила Сан Санна.
Гуля сверкнула глазами:
— Будет всё, как у тебя?
— А ты, я смотрю, информирована, — ответила Сан Санна.
«Это начало дуэли», — подумал Жак.
— Работа такая, — сказала Гуля. — А ещё меня любят, помнят и доверяют свои тайны.
Она с грустью посмотрела на стопку водки, взяла её и выпила.
— Кто бы сомневался, — произнесла сквозь зубы Сан Санна. — Мы тоже любим тебя, иначе ты бы здесь не сидела. Друзья Эда — мои друзья, — добавила она более убедительно.
Гуля открыла рот для очередной колкой фразы, но Жак под столом ущипнул её за коленку.
— Ой! — вскрикнула она. — Мне ли с Вами тягаться!? Я могу только весом взять!
Гуля засмеялась.
— Надеюсь, до этого не дойдёт, — тоже засмеялась Сан Санна.
— А мы-то как надеемся, — изобразив самую чарующую улыбку, ответила Гуля. — Правда, Жак?
Начинающий модельер покраснел и отмахнулся:
— А я-то чего? Я всех люблю!
Он глупо улыбнулся своими редкими кривыми зубами.
— Гуля, ты ревнуешь меня к Эду? — задала вопрос Сан Санна, и с ней опять кто-то поздоровался.
— Наоборот, — тихо произнесла Гуля, — Эда к тебе.
Она достала сигарету и закурила.
— Может, хватит рыть мне могилу? — простонал Жак. — Сан Санна мне нужна. Я буду работать у неё. Если тебе всё равно, то…
Гуля выпустила в него дым, и Жак заткнулся. Сан Санна снова повернулась к столу:
— Напрасно, Гуля, — продолжила она. — Не стоит ревновать. Глупо.
Жак готов был провалиться сквозь землю. «Она всё слышала», — подумал он.
— Не обращай на меня внимания, — неожиданно смягчилась Гуля. — Это я так, погода, знаешь ли, бури магнитные. А может, я опьянела.
— На дворе бабье лето! — белоснежно улыбнулась Сан Санна. — Какие погоды?! Мужика тебе надо хорошего! — и она подарила Жаку свой пронзительный взгляд.
— Мужик нам всем не помешает, — театрально застонала Гуля. — Только где ж его взять? «Мне попался явно жуткий недовес, — запела она, — гомосексуальный соберу процесс…»
Жак покрылся пунцовыми пятнами, потянул к себе тарелку, и ягоды посыпались и покатились по столу.
— Гуля! — громко засмеялась Сан Санна. — Если бы я тебя не знала, может, и поверила бы. У тебя мужик как сигарета: выкурила — бросила.
— Так им и надо, — добродушно ответила Гуля. — Санечка, мы поздравляем тебя! Это не дом, а сказка! Правда, Жак?
Тот закивал как игрушка-болванчик.
— Спасибо, — ответила Сан Санна, выдавливая улыбку.
— Мы будем приезжать к тебе чаще. Можно? Нравится нам здесь! Особенно бармены.
— Почему нам? — буркнул Жак.
— Не баси, — ответила ему Гуля, — здесь все свои.
Она снова налила себе и выпила.
— Жак, — наклонилась к нему Сан Санна, — стол с едой видишь? Сходи и принеси закуски.
— Сиди, Жак, — выдохнув, ответила Гуля. — Так вот… О чём это я говорила? А! Вспомнила! Сегодня случится самое страшное.
Сан Санна и Жак напряглись.
— Что случится? — спросили они почти одновременно.
— Я выйду замуж, — важно произнесла Гуля.
Жак и Сан Санна прыснули.
— Ничего смешного в этом не вижу, — насупилась Гуля.
— И за кого? — поинтересовалась Сан Санна.
— Да? — вопросительно добавил Жак.
— Откуда я знаю? — ответила Гуля. — На примете двое. И оба — ах!
Она завертела головой в поисках Артёма и его двойника.
— Рада, что вам не скучно, — улыбнулась Сан Санна и снова наклонилась к Жаку. — Береги даму от замужества. И закусывайте. Еды вон сколько!
— Не переживай, дорогая, — услышала её Гуля, — к твоему возвращению я буду в здравом уме и даже оставлю немного места в желудке.
— Я невкусная, — съязвила Сан Санна. — Костей много.
Гуля снова хотела сказать что-то колкое, но Сан Санна ослепила её голливудской улыбкой, развернулась на сто восемьдесят и, красиво подавая бёдрами, пошла дальше. «И правильно сделала. Лучше уйти, чем продолжать эту бабскую войну», — подумал Жак и громко произнёс:
— Она — сама модель!
Окурок обжёг Гуле палец.
— Я не хуже, — застонала она и бросила окурок в пепельницу.
— Ты шутишь? — усмехнулся Жак. — В тебе веса сто двадцать! Какая из тебя модель?
— Жак! — завелась Гуля. — Худая и стройная я на хрен никому не нужна. Меня любят такую. А пройтись, как она, — да легко!
Гуля вылезла из-за стола и прошлась перед Жаком, как перед гаишником, который поймал её за нетрезвое вождение. Жак едва сдержал смех.
— Ни за какие деньги худеть не буду, разве что за миллион, — не выходя из образа, продолжала Гуля. — И то подумаю.
Она снова налила себе и подняла рюмку:
— Девочки, мальчики и те, кто после операции! Давайте выпьем за настоящую красоту! Она сейчас перед вами!
Манекенщицы за соседним столиком прыснули от смеха.
— Кто это смеётся? — удивилась Гуля. — Стиральные доски? Вы что-то понимаете в настоящей красоте?
За столиком притихли: никому не хотелось ругаться с этой экзальтированной особой.
— За тебя, моя Сказка, — тут же включился Жак. — Ты у нас лучшая.
— Конечно, за меня, — пропела Гуля, — конечно, лучшая.
— И мы тут были, мёд-пиво пили, — произнесли они дуэтом, глядя на молодых манекенщиц.

Музыкальный зал в доме Сан Санны.

Еда, выпивка и модельный бизнес Кислого не интересовали. Он приехал сюда, чтобы увидеться с Эдом, а не сидеть на веранде и глазеть на всё и всех. Ещё у Кислого болела голова, и он решил прогуляться по дому в поисках тихого местечка.
В этом зале никого не было. Кислый уселся за рояль и представил себя мировой знаменитостью. Он опустил руки, сосредоточился… — оставалось только вздохнуть и взять первый аккорд. Но тут позвонил Эд:
— Привет. Я у дома. Ставлю машину.
— А я за роялем. У меня сольное выступление.
— Ты один?
— Да, — ответил Кислый.
— А на каком этаже?
— На первом, вроде…
— Тогда открой мне окно, — сказал Эд. — Не хочу пока никого видеть.
— Хорошо.

В крышке чёрного рояля нечётко отражались два чем-то озабоченных лица. Кислый свернул в трубочку сторублёвую купюру и наклонился к полоске кокаина. Послышался резкий вдох.
— А теперь ты, — нежно сказал он.
Эд проделал то же самое.
— Собери всё оставшееся на палец, — добавил Кислый, шмыгая носом.
Неожиданно дверь резко распахнулась, и в зал вошла Сан Санна.
— Очень интересно, — громко сказала она. — Ты, Кислый, как всегда, в своём репертуаре, не можешь без наркоты.
— Почему не могу? — сморщился Кислый. — Во сне, например, очень даже могу.
Эд не выдержал и засмеялся.
— А Вы, сударь? — обратилась к нему Сан Санна. — Вы заходите теперь через окна? Мне охрана уже доложила.
— Хорошая, значит, охрана, — ответил Эд. — Не хочешь к нам присоединиться?
— Да? — сделала она удивлённое лицо. — Спасибо за приглашение. Как-нибудь в другой раз.
— Ну, я же не могу без сюрпризов, — улыбнулся Эд.
— Кокаиновых? Я это знаю.
— Ладно тебе, — смутился Эд. — Лучше сыграй нам что-нибудь.
— Свадебный марш? — и она засмеялась.
— Про осень. Мою любимую.
— Его любимую… — Сан Санна села за инструмент.
Эд быстро затёр пальцем остатки кокаина на крышке рояля. Его ладонь оторвалась от чёрного лака и поднялась в воздух — длинные пальцы приглашали Кислого на танец. Тот не отказался. Их руки сплелись, тела то отталкивались друг от друга, то соединялись снова. Двое кружились, плавно перемещались, застывали и продолжали своё движение. Сан Санна, играя, с интересом наблюдала за этим танцем. Неожиданно Кислый ускользнул от своего партнёра и, выпадая из композиции, покинул зал.

Сан Санна усилила игру. И Эд тоже усилил. Он начал двигаться резко и сумбурно. Сан Санна убрала руки с клавиш. Эд застыл:

Yellow maple leaf
Beaten by the rain
Do you wanna live?
Suffering from this pain
Rain is not your mate
Let us fly away
He will never let you
Leave the earth today.

— Эд! — остановила его Сан Санна.
— Что, — с английским акцентом ответил он.
— Я хочу попросить у тебя прощения.
— Прощения? — Эд снова задвигался. — Что я тебе плохого сделал?
— Я понимаю твой кайф, — продолжила Сан Санна. — Ты готов сейчас любить весь мир и меня, но…
— Без кокаина я сказал бы то же самое, — перебил её Эд. — Что я тебе плохого сделал?! Тебе, очень красивой, успешной, сильной даме? Я бы сказал — железной. Да. Ты настоящий танк! В чём ты виновата передо мной?
— Ты меня не слышишь, — ответила Сан Санна. — Во-первых, не танк, а танковая колонна.
Эд засмеялся, и она тоже.
— Но я не об этом сейчас, — сказала она серьёзно. — Ты когда-нибудь любил?
Эд удивился этому вопросу:
— Конечно, любил.
— А я нет, — быстро ответила она. — Никогда…
— Давай исправим! — обрадовался Эд. — Тебя любили мужчины?
— Мужчины? — растерялась Сан Санна.
— Да, мужчины… Ау! О чём ты думаешь?
Она посмотрела на себя в зеркало и произнесла:
— Меня любили женщины. Женщин было больше.
— Значит, пора переходить на мужчин, — улыбнулся Эд, глядя ей прямо в глаза.
Сан Санна невесело улыбнулась, провела рукой по волосам и подошла к нему.
— Думаешь, получится? — произнесла она.
— Давай попробуем?
Сан Санна засмеялась:
— Тогда мне нужен очень способный учитель.
— Учитель? — удивился Эд. — Научить можно танцевать, петь, плавать… Но любить? Хотя…
— Хотя, — с такой же интонацией повторила она.
Эд замялся, и они рассмеялись.
— А что если нам и правда поплавать? — предложила Сан Санна. — Ты же не видел мой бассейн! — и она взяла Эда за руку. — Пойдём!?
— Подожди, — сказал он. — Ты почему перестала играть? Чего-то испугалась? Меня?
— Почему ты так решил? — растерялась Сан Санна.
— Мне показалось, что…
— Крестись, когда кажется, — засмеялась она. — Так ты идёшь?
— Куда?
— В бассейн, — повторила она и потащила его за собой. — Я просто устала.
— Если это говоришь ты, то что говорить обо мне?
— Поэтому мы и идём с тобой туда!

На веранде все танцевали. Белокурый парень давно сменил джазовое трио и гонял винил. Из динамиков звучало то что-то русское, то иностранное. Похоже, диджей хотел угодить всем сразу. Но танцующим было всё равно, что звучит и кто поёт.
Гуля танцевать не любила. Она нашла себе более достойное занятие на этом празднике жизни: познакомившись с двумя барменами, Сказка сидела с ними за столом и в который раз пыталась отгадать, кто из них кто.
— Что, опять промахнулась? — состроила она удивлённое лицо.
Братья засмеялись.
— Да, — ответил Артём.
— Тогда ещё одна попытка! — обрадовалась Гуля и закрыла глаза.
Парни поменялись местами.
— Всё, — сказал Павел.
Открыв глаза, Гуля внимательно посмотрела на братьев.
— Гулечка, — попросил Артём, — давай позже продолжим. Мамочка уже кидает злые косяки в нашу сторону. Нам надо идти работать.
— Какая мамочка? — обернулась Гуля. — Ваша мамочка — это я.
— Вон она, справа, — тихо сказал Павел, — длинная, в перьях…
Гуля сощурилась и поняла, о ком они говорят.
Дамочка по банкетам и досугу, равно как и Гуля, имела плохое зрение, и когда их взгляды встретились, она вытянулась и послала Гуле искусственный «чиз».
— Мальчики, — повернулась Сказка, — если она нам помешает, я приму удар на себя. Вам ясно?
— Ясно, — улыбнулся Артём.
— Тогда наливай и продолжим.
Артём налил. Гуля выпила, закрыла руками лицо, и парни снова поменялись местами.
— Всё? — промычала она.
— Да, — ответили близнецы.
Гуля открыла глаза:
— Я вас никуда не отпущу, пока не разберусь, кто из вас кто! Может, у вас приметы какие особые есть? Может, родинка у кого-то… где-то?
Парни засмеялись.

Кислый и Жак с интересом наблюдали за Гулей. Она сразу отфутболила их, когда за стол пришли близнецы, но те совсем не расстроились. Прихватив с собой бутылку вина, друзья молча пересели за соседний столик.
— Пусть поиграется, — хихикнул Жак. — Ей нравятся такие сладкие мальчики.
— А тебе? — спросил его Кислый.
Жак поперхнулся вином и закашлял, сделав вид, что не услышал этого вопроса.
— Следующим летом, — откашлявшись, заговорил он, — в мужскую моду войдут юбки. Представляешь? Мужики в юбках!
— И зачем ждать лета? — хихикнул Кислый. — Начни осенью! Оделся — и вперёд… по Питеру.
— Холодно, — ответил Жак, принимая слова Кислого за чистую монету.
— И знаешь, в чём фишка? — продолжил он разговор. — Почему именно летом?
— Ну, — нехотя промычал Кислый.
Наблюдать за Гулей ему было куда интересней, чем слушать пустую болтовню Жака.
— Яйца не потеют, — убедительно ответил Жак.
Кислый громко заржал:
— А они у тебя есть?
За столиком Гули тоже раздался смех. Жак покосился туда: он подумал, что и там смеются над ним.
— Всё, мальчики! — кричала Гуля. — Тёма, Паша — Сказка ваша! Я совсем запуталась…

Бассейн искусно подсвечивался, и кругом играли блики воды, напоминающие летящих чаек. Здесь был маленький бар, плетёная мебель и стояла большая пальма.
— Что нибудь выпьем? — спросила Сан Санна, подойдя к стойке.
— Чаю, — ответил Эд.
— Или минералки, — сострила она. — Только без газа.
Они засмеялись.
— Может, всё-таки, что-то покрепче?
— Можно, — ответил Эд, наблюдая за её действиями.
Сан Санна достала из бара бутылку вина, бокалы и поставила всё на стойку.
— Наливай, — скомандовала она.
Эд открыл вино.
— Тебе не будет здесь одиноко? — спросил он, наполняя бокалы.
И добавил:
— Одной…
Сан Санна взяла вазу с фруктами и пошла к столу.
— А разве я одна? — игриво ответила она.
Эд посмотрел вокруг, словно пытался найти ещё кого-то…
— А с кем ты?
Он взял бокалы и пошёл следом за ней.
— С тобой, — ответила Сан Санна и присела в кресло.
— Какая досада, — Эд сел рядом. — Я на самом деле серьёзно. В таком доме быть одной страшно.
— И я серьёзно, — ответила она и, помолчав какое-то время, добавила: — Мне совсем не одиноко, и это правда. Ты знаешь, где я пропадаю целыми днями, знаешь мой бизнес. Я не понимаю, что такое одиночество… не успеваю это понять.
— Ты не обманываешь? — спросил Эд.
— Может, лучше выпьем? — перевела тему Сан Санна. — Давай… за твою правду?!
— Мою правду? — удивился Эд. — Где она, моя прав…
— Тихо, — Сан Санна закрыла руками его губы. — Пей.
Они выпили.
— Кто-то обещал быть моим учителем плаванья, — загадочно произнесла она.
Эд засмеялся:
— Надеюсь, не подводного?.. Какое крепкое вино. Кажется, я тону.
— Человеку всегда даётся шанс на спасение, — глядя в упор, ответила Сан Санна. — Не упусти этот шанс.
Она улыбнулась, поднялась и поправила платье.
— Я скоро.
— Ты куда? — испуганно спросил Эд.
— За аквалангом, — засмеялась Сан Санна. — Выпей лучше ещё…

Она ушла, и Эд подошёл к стойке. Он взял первый попавшийся диск, засунул его в деку, нажал на play и снова налил вина. После второго бокала ему стало жарко. Запрыгнув на бортик бассейна, он начал расхаживать по нему как по подиуму. Хотелось кричать и слушать эхо. Эд снял туфли, носки, пошёл к бару и выпил ещё бокальчик. На воображаемый подиум он вернулся в одних трусах.
Глядя на себя в зеркала, Эд искал то статическое положение, в каком ему хотелось бы встретить Сан Санну. Он уже представлял постельную сцену, и с лица его не сходила улыбка.
— А ведь она меня хочет, — думал он.

Какое то время Сан Санна наблюдала за ним — это её забавляло.
— Эд! — позвала она и поднялась на край бассейна. — Спасай!
Они прыгнули в воду почти одновременно и встретились на середине бассейна.
— Мне такие же делать? — касаясь её груди, спросил он.
Сан Санна толкнула его и попыталась отплыть, но Эд ловко ухватил её за шею, обнял и поцеловал. Она не сопротивлялась.

Они лежали на кровати в спальне. Эд трогал её волосы, а она смотрела в зеркальный потолок на его вспотевшую спину. Ей было хорошо. До этого она вообще никогда не испытывала оргазма с мужчиной. И даже не надеялась, что это когда-нибудь произойдёт. Может, поэтому она пробовала с женщинами.
Эд действительно старался, и Сан Санна это чувствовала. В какой-то момент она потеряла контроль и стала женщиной в объятиях настоящего мужчины, забыв про ту бизнес-леди, которую все знают и которая добивается всего сама. Она так стонала, что Эду хотелось её больше и больше. Он даже пытался думать о чём-то другом, мечтая продлить наслаждение как можно дольше.
— А ты монстр, — нежно произнесла Сан Санна.
— Тебе понравилось?
— Что за вопрос! — улыбнулась она.
Эд глубоко вздохнул и перевернулся на спину. С минуту они лежали и смотрели на своё отражение в зеркале потолка. Его чёрные волосы были разбросаны по подушке.
— Почему ты не стрижёшься? — поинтересовалась Сан Санна.
— Хочу отрастить, — ответил Эд. — Надоело носить парики.
Сан Санна положила ему на грудь руку, а потом голову.
— А я хочу подстричься наголо.
— Наголо? — удивился Эд.
Он собрал в хвост её волосы и представил, как это будет.
— А тебе пойдёт, — улыбнулся он. — Я это ещё в бассейне заметил.
— Мне будет хорошо лысой, — ответила Сан Санна. — Если женщина лысая, значит, она сильная.
— Ты хочешь сказать, что я слабый?
— А ты женщина? — засмеялась она.
Рука её скользнула под простыню, и Эд закричал:
— Я боюсь щекотки!
— Где тут женщина? — продолжала смеяться Сан Санна.
— Щекотно! — кричал Эд. — Я только собираюсь ею стать!
— Не пугай меня, — убрала она руку. — Ты мужчина, и там доказательство.
— А я его отрежу, — ответил он.
— Ни за что, — сказала Сан Санна. — Это не в моих планах. Не забывай об этом.
— Шучу, — улыбнулся Эд и перевернулся на живот.
— И это женщины тоже любят, — Сан Санна ухватила его за ягодицы. — Это первое, на что они обращают внимание.
— Прекрати! — засмеялся Эд. — И ты, когда со мной знакомилась?
— Так я тебе и сказала.
— Скажи, — стал приставать он. — Пожалуйста. На что ты тогда обратила внимание?
— Совсем не на это, — ответила Сан Санна. — Ваша аппетитная попка была скрыта под кринолином…
— А на что? — умирал от любопытства Эд. — Ну? Скажи… На что?
— Вот ты упёртый! — ответила она. — На твоё лицо. Тогда, в клубе, я уставилась на тебя, словно на своё отражение. Я даже подумала: не сошла ли я с ума? Я не могла понять, где нахожусь. В зале? Или там, на сцене? А я ещё была под кайфом… Ну, в общем, сам понимаешь. После программы я прошла за кулисы… — а дальше ты всё сам знаешь.
— Нет уж, продолжай, — ответил Эд.
— А что продолжать? Там я увидела тебя без грима и, как ни странно, ещё больше заинтересовалась. Наверно, это моё больное воображение.
— Или наркотики, — засмеялся он, положив ей руку на бедро.
Сан Санна скинула его руку.
— Не сейчас, — ответила она. — Ты хотел услышать?
— Хотел, — успокоился он.
— Ну, так слушай.
Эд вздохнул:
— Слу-ша-ю…
— У меня нет ни брата, ни сестры, ни родителей, — продолжила она.
— Ты говорила мне, что детдомовская, — перебил её Эд.
— Да… Я сразу назвала тебя «сестричкой», помнишь?
— Это я первый назвал тебя так, — улыбнулся он.
— Неважно… Мне всегда не хватало родного человека. Брата или сестры. Я не говорю уже о родителях…
— Может, мне спросить у моей мамы, не рожала ли она, случайно, сестрёнку?
— Глупостей не говори, — улыбнулась Сан Санна. — Я всё уже давно выяснила. Мой детский дом был так далеко от Питера, что я не хочу даже говорить, где… Потом я успела порыться в документах, когда уже повзрослела, и знаю о своей матери больше…
— Расскажи, — сказал Эд.
— И чего это я разболталась?
— Да, чего это ты? — с такой же интонацией произнёс он.
— А можно быть серьёзней? — ответила Сан Санна. — Взрослый вроде мужик.
— Каким образом? — сыграл Эд. — Если я младший твой… Или младшая? Надо бы
определиться, кто я есть.
Он снова засмеялся и обнял её.
— Что это тебе так весело? — спросила серьёзно Сан Санна.
— Мне хорошо, — ответил Эд.
И добавил:
— С тобой.
— Спасибо, — сказала она без всяких эмоций, задумалась на мгновение и продолжила:
— До пятнадцати лет мне снился один и тот же сон. Ты можешь представить? Один и тот же!
Эд промолчал.
— Мне снился один и тот же сон, — повторила она. — Аэропорт. Я, правда, не знаю, где он был, в каком городе… Зал ожидания очень маленький. Помню странное ощущение расставания с чем-то, тёплое молоко из бутылки, какие-то разговоры… Потом у меня в руках было яблоко. Очень хорошо это помню. Ещё помню шум, много шума, и лечу куда-то, как в пропасть.
— Это ты росла, — заметил Эд. — Когда падаешь в пропасть — растёшь.
— А потом я лежала в траве, недалеко от взлётной полосы. Какое-то время мне было очень интересно вот так лежать, глазами в небо… И эти самолёты, и этот гул… Собака ко мне приходила какая-то, лизала меня. Дворняга с отвислыми ушами. Видимо, заботилась обо мне. Но, правда, недолго. Начался дождь, и она убежала. А я плакала. Очень сильно. Я бы сказала — кричала. И от этого крика, Эд, я просыпалась. Вот такой сон. А когда я прочитала в документах, где меня нашли и кто моя мать, этот сон сразу перестал сниться мне. Она была гражданкой другой страны. Может, работала здесь или училась. Не знаю, почему она бросила меня… И теперь уже никогда не узнаю. Ладно, что это я о себе да о себе? Расскажи лучше ты что-нибудь?
— Что именно?
— Расскажи мне о друзьях, например о Гуле. Ты её так и не увидел сегодня. А она ждала.
Эд вздохнул, будто только что одолел штангу весом в сто двадцать килограммов.
— О ней можно говорить бесконечно. Но я скажу тебе только то, что меня беспокоит и даже расстраивает.
— Слушаю, — протянула она.
— По большому счёту ей совершенно безразлично, есть я или нет и кем я буду — мужчиной, женщиной. Гуле весело проводить время со мной, вот и всё.
— И без тебя тоже, — усмехнулась Сан Санна. — Гуля всегда создаст себе праздник. Или что-то вроде того.
— Согласен, — ответил Эд. — А с ним и кучу проблем. Но этим она мне и нравится. Глупо, да?
— Почему же, — возразила Сан Санна. — Вы даже чем-то похожи с ней.
— Чем это? — удивился Эд.
— Я промолчу, — сказала Сан Санна.
— Только в одном мы похожи с ней, — ответил он. — Мы одиноки.
— Не вы одни, — добавила Сан Санна.
— А кто-то говорил совсем иначе, — хитро подметил Эд.
— Мало ли, кто и что говорил, — улыбнулась она. — А Кислый твой что?
— Да ничего… Живёт в своё удовольствие. Откуда только деньги берёт!
— Знаю, откуда, — ответила Сан Санна. — Советую тебе быть поосторожнее с ним. Вляпаешься — не вытащу.
— Что я, не понимаю? Он предлагает, а мы не отказываемся. Вот и всё.
— Нет, не всё, — возразила Сан Санна. — Сначала предлагают, а потом сажают на это дело. Ясно тебе?
— А можно без нотаций? — надулся Эд. — Ты как моя мать.
— Хорошая, значит, у тебя мама, — улыбнулась Сан Санна. — Кто она?
— Старая коммунистка, ни черта не понимающая, в какой стране сейчас живёт.
Эд засмеялся:
— И как я буду прятать от неё свои сиськи?
Сан Санна тоже засмеялась:
— Ты же собрался за границу?
— Получается, что я её больше не увижу.
— Услышишь. Звонки никто не отменял.
— Мы с ней как две планеты. Очень далеко друг от друга.
Наступила тишина. Они нежно поцеловались.
— Я способный учитель?
— Ты горячий, — ответила Сан Санна и коснулась губами его лба.
— Наверное, потому, что я люблю, — ответил он. — А ты любишь?
Сан Санна тяжело вздохнула:
— Давай спать.
Но Эд продолжал:
— Ты знаешь, о чём я подумал сейчас?
— Нет, — и она зевнула. — Извини.
— Мне нужна такая женщина, как ты. Вот о чём…
— Понимаю, — тихо ответила она. — Завтра тяжёлый день. Давай спать.
— Я умею любить, я способный… я не хочу быть один.
— Спи, — прошептала Сан Санна. — Ты не один.

Какое-то время она не могла уснуть — лежала, думала о работе и слушала, как он сопит. Потом она встала, выкурила сигарету, чего никогда раньше не делала в спальне, и снова легла. Уснула она только под утро, всего на пару часов.
Её разбудил крик.
— А-а-а! — визжала дамочка по банкетам и досугу. — Что ты сделал?! Ты знаешь, сколько стоит эта посуда?!
Хозяйка банкета орала на грузчика что есть мочи, не покидая «трона», на котором уснула этой ночью. Вид у неё был соответствующий выпитому вчера: на лице потёк грим, рыжие волосы торчали в разные стороны, в ногах валялось боа.
Грузчик таскал в синий фургон коробки с приборами и всякой всячиной, оставшейся после банкета. Одна коробка развалилась, и стопка тарелок грохнулась на пол.
— Собирай давай! Год будешь работать без зарплаты!
Дамочка вытянула отёкшую ногу, чтобы подцепить своей блестящей туфлей уже не розовое боа. Наклониться она не могла — трещала не только голова, но и швы на парчовой юбке. Боа взметнулось в воздух, и перья разлетелись в разные стороны.
— Осторожно, не разбей мне сердце! — с новой силой заверещала она. — Ты слышишь меня, олух?!
Грузчик тащил в фургон последнюю коробку и вместе с ней, под мышкой, — красную вазу в виде сердца.

Сан Санна наблюдала за этой картиной из окна спальни. Первым её желанием было выйти и надавать всем им по башке, но эта сцена заставила хозяйку дома рассмеяться. «Нужно привести себя в порядок, — решила Сан Санна, — сходить в душ, поплавать, выпить чашку зелёного чая».
Она вернулась, когда Эд ещё спал. Он лежал на боку, голый, сгруппировавшись, как ребёнок, обнимая подушку. Одеяло было скомкано и валялось у него в ногах. Сан Санне хотелось дотронуться до него, разбудить, но она никак не могла этого сделать. Может, потому, что он лежал перед ней обнажённым, красивым, гораздо моложе её, а может, потому, что она слишком разоткровенничалась с ним в эту ночь. И то и другое пугало её.
— Эй, сонное царство! — решилась она. — Просыпайся.
Эд подпрыгнул, будто от кошмарного сна, и уселся на кровати.
— Что?!
— Вставай, — спокойно повторила она.
— А… это ты, — пробормотал он. — Уже утро?
— День, — поправила его Сан Санна. — Уже день, и мне пора.
— Куда ты так спешишь? — потянулся Эд. — Подойди ко мне. Я хочу сказать тебе что-то очень важное. Нет, доброе…
— Накройся лучше одеялом, — засмущалась Сан Санна.
Эд быстро натянул на себя одеяло.
— А поцеловать меня… не хочешь?
— Я опаздываю в офис, Эд.
— Понятно, — улыбнулся он. — Настал новый день, она оделась, накрасилась и стала прежней.
— Ничего не понятно, — сухо сказала она. — Вероятно, мне придётся лететь в Италию на неделю, а затем в Париж. Оказывается, необходимо моё личное присутствие. Просыпайся и бегом на репетицию — у нас последний прогон с тобой. Ещё звонили пиарщики, денег на рекламу надо дать.
— А где весь народ? — зевнул Эд. — Сказка где?
— Разъехались, ещё ночью. Твоя безумная Гуля прихватила с собой двух барменов. Видимо, не смогла определиться — увезла сразу обоих.
Эд улыбнулся:
— Она хорошая.
— Я это заметила, — усмехнулась Сан Санна и пошла к двери. — Поднимайся. Я поехала.
— Подожди! — окликнул её Эд.
— Что? — остановилась она.
— Значит, между нами ничего не было… вчера?
Эд произнёс это нежно, с особой осторожностью.
— О чём ты? — удивилась Сан Санна.
— Я был с женщиной, — тихо продолжил Эд, — которую чувствовал, в которой растворился полностью. Не сон же это?
На его лице застыла странная улыбка. Он поправил волосы и протянул к ней руки:
— Подойди ко мне, пожалуйста.
— Это был сон, — ответила Сан Санна, не отходя от двери. — Спал ты, кстати, беспокойно. Жду тебя на репетиции.
Дверь спальни закрылась за ней.
— Ты, правда, никого никогда не любила! — закричал Эд. — И никогда не полюбишь!
Он зарылся с головой в одеяло:
— Да пошла ты…

На дороге было много машин. Эд нашёл музыкальную волну без всякой рекламы и лживых политических историй. В студии болтала девушка, тембр её голоса был мягким, и разговор шёл о творчестве какой-то группы.
— Я работаю в соавторстве с моим московским другом, — вещала она, — зовут его Лео, он поэт и пишет на мою музыку прекрасные тексты.
— Лео! — обрадовался Эд. — Дружище!
Он тут же стал набирать номер Лео, но батарея села, и телефон отключился.
— Мы уже оценили это, — прозвучала реплика ведущего.
— Да, — сказала девушка, — а сейчас ещё одна песня. О нашем любимом Питере.
— Чёрт! — крикнул Эд, бросив телефон на сиденье. — И зарядник дома!
— Как она называется? — спросил ведущий.
— «До новой беседы», — ответила девушка.
Эд дал вправо и затормозил.

Кассы вокзала, билеты на среду
В ночь проходящим, утром приеду
В твою коммуналку. Не будет соседа
И нас после шнапса захватит беседа
Кальян за кальяном, подруга на кухне
Колдует, заварка в стакане разбухнет
Кошка твоя — живая икона
Обои на стенах — певица Мадонна

Чувства переполняли его. Недавнее разочарование сменилось неожиданной радостью за друга. И за себя тоже. Эд сразу понял, о чём эта песня, о ком она и чья это коммуналка. От этого мистического, но такого нужного сейчас эфирного счастья на душе его стало легко.
— Я не один, — улыбался он, — я не один. У меня есть ты. Обязательно позвоню тебе. Приеду домой и позвоню, тихоня-поэт. Даже не сказал мне!
И Эд уже подпевал:
— До новой беседы останется город, стихи и газеты. Увидимся скоро.
За окном было настоящее бабье лето — ни единого облачка. Будто кто-то нажал кнопку «пауза» в надежде остановить этот сентябрь.

Небольшая сумка, где лежали трусы, полотенце и косметичка, уже стояла на полу в гостиной. Рядом валялись туфли и небрежно сброшенная одежда.

Эд включил автоответчик и ушёл в ванную комнату.

— Мы в аэропорту, — звучал голос Яны, — скоро наша регистрация. Когда я вернусь, ты будешь другим. Я даже вспомнила стихи Лео: «Дай мне запомнить тебя таким — грустным немного, просто другим…», а дальше не помню… Я очень волнуюсь, Эд, самый любимый мой человечек, ни на кого не похожий. Не обижайся на меня, пожалуйста. Я любила тебя. Сначала как мужчину, а потом уже — как друга. Пусть тебя это не удивляет. И я не перестану любить тебя даже с твоими сиськами и чем там ещё… Вчера я пыталась дозвониться, но у меня не получилось. Ты, как всегда, оставил телефон в машине? Надеюсь, вы хорошо погуляли?.. Мне пора, Эд. Я буду молиться за нас. Всё будет хорошо. До встречи.

— Где ты есть? Это мама. Почему не звонишь? Приезжай к нам на выходные… У нас теперь живёт приблудная кошка с котятами. Пришла откуда-то к нам рожать. Представляешь? Котята смешные такие!.. Приезжай, пожалуйста, сын.

— Эд, это Давид. Как появишься, срочно позвони мне. Сроки сдвигаются. Операция будет завтра. Позвони обязательно. Твой телефон не отвечает. Где тебя искать? Сан Санна в курсе — я только что говорил с ней. Жду тебя утром, мой мальчик… Обязательно, слышишь?

— Это Сан Санна. Позвони срочно Давиду. Там всё поменялось — операция завтра или послезавтра, точно не знаю. Звони ему, как только появишься дома. И включи свой мобильник! Что за дела?!.. Прости, голова кругом… Ладно, обо всём потом. Ты, главное, верь мне. Я улетаю в Италию сегодня на пару недель — репетиция пройдёт без меня. Включи телефон! Всё.
Автоответчик стал отматывать плёнку назад.

Фотографии друзей, акварели написанные им в студенческие годы — всё было чужим, ненужным. И эта квартира, о которой он так мечтал когда-то и откуда ему так хотелось убежать сейчас. Встать и убежать вон.
— Почему? — бубнил он, натягивая джинсы. — Где вы все? Друзья… Разбежались как тараканы. Я что, аппендицит еду вырезать?
Одевшись, он взял сумку и присел на стул, как перед дальней дорогой.
— Так, что я забыл? Вроде ничего… Вот! — неожиданно вспомнил он и побежал в спальню.
Из деревянной шкатулки вытянул чёрный шнурок. На нём висел крестик.
«Я не позвонил Лео, — подумал он, надевая крест. — Позвоню ему из больницы…»
Эд вышел на улицу, оставив на столе ключи от машины и забыв дома мобильный телефон.

Такси вынырнуло на площадь. За стеклом проплывал Манеж. У здания стояли краны, суетились рабочие. К небу медленно поднимался плакат. За складками прорезиненной ткани открывалось лицо. Это было лицо Эда.

Крестовский остров.

Кабинет Давида был закрыт. На этаже Эд не встретил ни одной медсестры.
— А что сразу не спросили? — улыбнулся охранник, снова увидев его на проходной.
— Да я поднялся, — смутился Эд, — а его нет. Думал, найду, но, как видите…
— Все в конференц-зале, — ответил охранник. — Там сейчас семинары по пластической хирургии.
Посмотрев на часы, он добавил:
— Идите в тот же корпус, но на третий этаж.

Поднявшись на лифте на третий, Эд лицом к лицу столкнулся с Давидом. Тот даже схватился за сердце:
— Ты куда пропал?! Мы обзвонились все!
Не давая Эду выйти, врач шагнул в кабину и нажал кнопку четвёртого этажа. Дверь лифта закрылась.
— Здравствуй, — улыбнулся он и вульгарно приблизился.
— Привет, — отрешённо ответил Эд. — Все меня бросили, предатели… не могу быть дома один…
Давид влажно поцеловал его:
— Ты как маленький ребёнок.
— Да, ребёнок, — поморщился Эд, вытирая губы.
Лифт затормозил, и дверь открылась.
— Бедный, — продолжал Давид, семеня по коридору. — Все его бросили. Никому он не нужен.
«И тебе тоже», — подумал Эд.
Врач остановился у кабинета и достал ключи:
— Операция, как ты понимаешь, завтра.
Открыв дверь, двое зашли внутрь.
— Чай, кофе будешь? — предложил Давид, нажимая кнопку вызова медсестры.
— Пожалуй, кофе, — сказал Эд. — Нет, давай лучше чай — я хочу уснуть и спать, спать, спать…
— Что так? — врач сделал удивлённое лицо. — День ещё! Не выспался, что ли?
— Устал я, — Эд зевнул.
— Тогда кофе. Взбодришься.
— Бодрятся от наркоты.
— Вот этого не надо, — Давид изменился в лице. — Зачем нам проблемы?..
В кабинет вошла медсестра:
— Звали меня?
— Да, — ответил врач, — проводите парня в его палату и принесите ему горячего чая.
Белокурая девушка с любопытством посмотрела небесного цвета глазами на Эда.
— Иди, отдыхай, — продолжил Давид, — тебе нужны силы. Я загляну, чуть позже…
Эд и медсестра ушли. Давид снял трубку телефона и набрал номер:
— Алло, всё в порядке, он здесь.
— Я поняла, — ответил голос Сан Санны. — Дорогой, держи меня в курсе. И не забывай про самое главное.
Она засмеялась.
— Опять ты про нос? — насупился Давид.
— Да, — продолжал смеяться голос, — чтобы был как мой…
— Не волнуйся, — занервничал врач. — И нос, и кадык, и грудь будут лучше, чем у тебя.
— У меня нет кадыка!
Голос Сан Санны стал сухим и требовательным.
— Прости, — ответил Давид и, прикрыв трубку рукой, добавил: — Достала меня этими напоминаниями. Я что, склеротик?
— Вторая линия, Давид, всё! — крикнул голос и пропал.
Прихватив со стола ключи, Давид вышел в коридор.
— Кадык у тебя всегда был, — сказал он раздражённо и от собственной фразы засмеялся.
Его старческий смех раскатами полетел по пустому коридору больницы и перешёл в сильный кашель.
— Что за климат, — заворчал он.

В палате было всё необходимое для жизни и даже немножко больше: стол, кровать, холодильник, телевизор.
— Как в гостинице, — удивился Эд. — И если бы не жалюзи, а шторы…
— Да, — согласилась медсестра. — Здесь очень уютно.
Она улыбнулась и спросила:
— Какой чай Вам заварить?
— А у Вас есть выбор? — тоже улыбнулся Эд.
— Есть, — ответила она.
— Тогда из цветков гибискуса, — и он с интересом посмотрел на неё.
— Располагайтесь, — мягко произнесла девушка, — сейчас принесу.
Эд удивился:
— Есть мой любимый чай?
— Конечно, — снова улыбнулась она.
— Да я шучу, — тут же сказал Эд, — мне всё равно какой, был бы горячий.
— Будет, — ответила медсестра и ушла.

Эд подошёл к окну и открыл жалюзи.
Деревья больничного парка были раскрашены осенними красками ровно наполовину. Глядя на них, можно было легко определить, с какой стороны здесь восходит солнце, а где его вовсе не бывает. «Осенняя раскраска клёнов куда ярче и разнообразнее берёзовой, — отметил Эд. — Только сосны остаются вечнозелёными. Стоят себе — высокие, одинокие… Я тоже был бы сосной… или, может, клёном…»
В дверь постучали, и Эд обернулся.
— Ваш чай, — войдя в палату, сказала медсестра и поставила поднос на стол. — Тут ещё печенье, джем и таблетка, которую Вам надо выпить на ночь. Джем любите?
— Да, — ответил Эд. — Джем, чай. И что там у Вас?.. Печенье с таблеткой.
Медсестра засмеялась.
— И эти деревья в парке, — добавил Эд. — Посмотрите, какие они красивые!
Девушка глянула в окно:
— Вы романтик?
— Играю в романтику, — ответил ей Эд. — Давайте вместе со мной чаю?
— Спасибо, — улыбнулась она, — но это Вам. Я не могу. Вдруг кто зайдёт, а я тут с Вами распиваю чаи.
— Не водку же!
— Всё равно, — ответила медсестра. — Нам нельзя с больными.
— Я не больной, — засмеялся он.
— А кто же Вы? — удивилась она. — Это больница вообще-то.
— Хотя, Вы правы, — согласился Эд, — больной. Причём на всю голову.
Он снова засмеялся и присел на кровать.
— Я всё поняла! — воскликнула она. — В кабинете хирурга я видела Ваши фотографии. Там Вы такой необычный.
— Необычным я только стану, — ответил Эд.
И добавил:
— Завтра.
— Значит, Вы модель, — продолжила она, не придав значения сказанному.
— Да, — ухмыльнулся Эд. — А Вы, значит, медсестра.
Девушка почему-то застеснялась.
— С такими глазами, — продолжил он, — надо сниматься в кино. У Вас они очень красивые.
— А мы не торопимся, — улыбнулась девушка. — В жизни всё надо попробовать.
— Я полностью согласен, — ответил, заигрывая, Эд. — Всё попробовать!
Ударение он поставил на «всё».
Медсестра покраснела:
— Пейте чай… И не забудьте про таблетку.
— Спасибо, — ответил Эд. — Не забуду.
Открыв дверь палаты, девушка обернулась:
— Практика моя заканчивается. Я последний день сегодня, так что мы с Вами больше не увидимся.
Предчувствие беды накатило снова. В груди Эда что то ёкнуло, по рукам и спине побежали мурашки.
— Почему не увидимся? — сказал он.
Ему хотелось добавить: «обязательно увидимся» или что то подобное, но он почему то спросил:
— Как Ваше имя?
— Мария, — ответила девушка.
— А меня зовут Эд.
Она молча кивнула и вышла в коридор, закрыв за собой дверь.

Беседа ни о чём ненадолго отвлекла его, но медсестра ушла, и он остался один в этой больничной палате. Один до утра.
К нему вернулось то, прежнее состояние, как будто он снова вспомнил о какой-то давней болячке.
«Я хочу, чтобы эта ночь была самой короткой», — подумал Эд и закрыл жалюзи.
Раздевшись, он запил таблетку чаем и залез под одеяло.

Давид заглянул к нему через час. Он крадучись, прошёл в палату и присел на кровать.
— Ты спишь? — произнёс тихо врач.
Ответа не последовало.
— Ладно, — тяжко вздохнул Давид. — Отдыхай, мой красивый мальчик. Завтра я тебя прооперирую.
Он осторожно поднялся и, заботливо поправив одеяло, ушёл.

Утро следующего дня.

На деревьях чирикали воробьи. Было так солнечно, что если бы не краски осени, можно было подумать — началась весна. В парке дворники жгли листву, и какая-то пожилая женщина в больничной одежде прямо под окнами кормила птиц.

Когда в палату зашли врачи, Эд ещё спал. Медсестра открыла жалюзи, и с подоконника сорвался воробей, оставив мякиш хлеба. Солнце светило в окно и слепило глаза.
— Мне ничего не снилось, — произнёс Эд. — Странно.
Он щурился, глядя на врачей, и никак не мог узнать среди них Давида. На всех были медицинские маски и белые халаты.
— Где Давид? — поинтересовался он.
— Я здесь, — ответил врач. — Не пугайся, нас много. Говоришь, ничего не снилось?
— Совершенно, — узнал его Эд. — Словно провалился куда-то.
— Значит, крепко спали, — сказала уже новая медсестра.
Она стояла спиной к кровати и наполняла шприц.
Давид опустил маску:
— Через пару часов мы тебя прооперируем. А пока давайте всё по порядку. Только не волнуйся — это семинар.
— Хорошо, — потянулся Эд.
Посмотрев на присутствующих, Давид улыбнулся и начал:
— Известно, что общий наркоз пугает большинство людей больше, нежели сама операция. Пациенты боятся неизвестности и боли, неприятных ощущений при засыпании и пробуждении. Некоторые беспокоятся, что могут проснуться во время операции или не проснуться после её окончания. Нередко основанием для подобного беспокойства является не самый удачный опыт знакомых или свой собственный. Наконец, большинство людей думают, что наркоз нужен только для того, чтобы обезболить. Между тем, наркоз позволяет контролировать состояние пациента во время проведения самой операции. Дело в том, что человеческий организм реагирует на любые подобные вмешательства. Это может быть сердцебиение с учащением пульса и изменением давления, что во время операции крайне нежелательно. Подобные реакции анестезия блокирует, и во время самой операции поддерживается спокойное состояние пациента. Наркоз избавляет человека от серьёзного стресса. Пациент не помнит ни боли, ни страха, и его реабилитация проходит куда быстрее.
Давид взглянул на Эда и улыбнулся:
— Какие существуют варианты анестезии при ринопластике?
— Местная, — ответил какой-то парень. — Путём введения раствора лидокаина в ткани носа. Его обкалывают, и препарат блокирует образование и прохождение нервного импульса.
— И что чувствует пациент? — поинтересовался Давид.
— Онемение тканей носа.
— На самом деле, — продолжил врач, — при ринопластике местную анестезию применяют крайне редко. Вмешательство в костный отдел требует общего наркоза. И к тому же работать в обстановке, когда на тебя смотрит дрожащий от страха пациент, очень неудобно.
Эду стало не по себе. Он начал нервничать и захотел в туалет.
— Можно мне выйти? — спросил он.
— Да, конечно, — ответил Давид.
Эд быстро накинул халат и вышел из палаты.
Давид продолжил:
— При общем наркозе используют внутривенную или эндротрахеальную анестезию. Но дело в том, что особенностью ринопластики является вмешательство в область внешних органов дыхания, которые связаны непосредственно с внутренними органами. А это значит, что существует опасность аспирации — вдыхания крови во внутренние органы, что может стать причиной ларингоспазма. Человек может начать кашлять. При такой ювелирной работе это просто недопустимо. Поэтому мы будем использовать комбинированный эндотрахеальный наркоз. Ещё анестезиологи его называют «интубация». Кто может сказать мне что-нибудь по этому поводу?
— Интубация, — ответил всё то же парень, — это введение трубки через рот в трахею в целях подведения ингаляционных анестетиков к верхним дыхательным путям. Пациент не дышит самостоятельно — за него дышит аппарат. Эндотрахеальную анестезию сочетают с местной, что позволяет не только дополнительно обезболить, но и уменьшить потерю крови во время самой операции. Когда пациент находится под воздействием седативных препаратов, в нос вводится местный анестетик с адреналином. Кровеносные сосуды сокращаются…
— И кровопотеря минимальна, — перебил его Давид. — Совершенно верно. Типичная потеря крови во время операции — несколько столовых ложек. А что чувствует пациент при общем наркозе?
— Ничего, — ответил парень. — Общий наркоз даёт лёгкое засыпание, стабильный сон, быстрое и спокойное пробуждение.
В палату вернулся Эд.
— Что-то ты долго, друг мой, — улыбнулся Давид.
— Я курил, — сказал Эд. — Ещё пытался дозвониться из ординаторской в Москву, но попытка не удалась.
— Ничего, — нежно произнёс Давид, — позвонишь в другой раз.
Он посмотрел на часы. Эд сел на кровать.
— Надо бы сделать укол, — обратился врач к медсестре. — И поставьте ему градусник.
Та подошла к Эду и выполнила указания Давида. Буквально через минуту, Эду стало гораздо спокойнее.
— Так, — продолжил Давид, — может ли общий наркоз быть неприятным? Только пусть мне ответит кто-нибудь другой: вот Вы, девушка, — и он показал пальцем на студентку в очках.
— Да! — выпалила худощавая студентка. — Если врач использует несовременные препараты.
— И какие? — полюбопытствовал Давид.
— Препараты из группы кетаминов. Например, калипсол, кеталар… Одновременно с обезболиванием они вызывают у пациента галлюцинации, что может быть неприятно.
Посмотрев на Эда, девушка почему-то смутилась.
— А причина? — поинтересовался Давид. — Причина, по которой врач применяет кетамины?
— Непорядочность, — ответили сразу несколько человек хором.
— Допускаю и это, — согласился Давид. — Наркоз у нас будет общий, и препараты куда современнее. Степень готовности нашего пациента к операции хорошая. Анестезиолог изучил карточку Эда, где я описал предстоящее вмешательство, результаты анализов и электрокардиограммы, и уже выбрал наиболее подходящий метод анестезии. И в заключение: после общей анестезии Эду может показаться, что никакой операции не было, что он просто уснул и проснулся уже с повязкой на носу.
«И силиконом в груди», — подумал Эд и чихнул.
— Будь здоров, — улыбнулся врач. — Ты не простыл случайно?
— Нет, — ответил он.
— Смотри мне, — строго произнёс Давид и продолжил, глядя на студентов: — Поэтому необходимо знать о пациенте всё или почти всё. Какими болезнями он болел, на что у него аллергия и так далее… Обычно врач задаёт пациенту какой-нибудь вопрос, чтобы убедиться, что тот пришёл в сознание. Начальный период реабилитации может сопровождаться повышением температуры, тошнотой, сонливостью. В любом случае хирург, анестезиолог и медсестра обеспечивают пациента всем необходимым, чтобы его организм как можно скорее восстановился… Ну, что там?
— Тридцать шесть и семь, — сказала медсестра.
— Отлично, — улыбнулся Давид.
Эду казалось, что действия врачей стали куда динамичнее. В его голове зазвучала уже знакомая мелодия, и всё, что он видел дальше, походило на клип.

До новой беседы останется город
Стихи и газеты. Увидимся скоро…

Перед глазами Эда мелькнули листы бумаги, на каждом он поставил свою подпись.
Давид попросил его снять майку, и Эд снял.
«Что за укол такой? — подумал он. — Руки совсем не слушаются меня».
Врач продолжал что-то рассказывать интернам и показывать на грудной клетке Эда места дальнейших хирургических вмешательств. В палату привезли каталку. Эд пересел на неё и сразу лёг.
— Штаны, — услышал он металлический голос Давида. — Надо раздеться полностью.
Медсестра помогла Эду стянуть штаны и укутала его в специальный мешок одеяло, оставив открытым только лицо.

Его везли по длинному холодному коридору, и, глядя в потолок, он считал лампочки до самого грузового лифта и насчитал четырнадцать. Кабина закрылась, лифт поехал вверх. И снова длинный коридор, и снова считать лампочки, и та же цифра…
— Четырнадцать, — монотонно произнёс Эд, — день моего рождения.
Дверь операционной распахнулась, и вся процессия скрылась за ней.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Москва, ноябрь 2005 года.

Снега ещё не было, но москвичи ждали его. Точнее, ждали понижения температуры. Случись это — и мокрое дождливое небо сразу бы подарило городу первый снег.
Я шёл в редакцию журнала, где проработал год. Там я писал статьи по заказу и получал за это копейки. Как можно получать за приличную статью (…) рублей? Тем более в Москве!

— Ты работаешь на имя, — повторял мне главный.
— Согласен работать под другим, — отвечал я, — только платите больше.
— Не могу. Мы ещё слишком молоды. Встанем на ноги — тогда и поговорим.
Следующий разговор наш так и не состоялся. Я пошёл своей дорогой, а новоиспечённый глянец — своей.

Закончив работу над сценарием, я решился позвонить главному.
— Какие люди, — обрадовался он. — Не забыл, значит!?
— У меня есть сценарий, — гордо ответил я.
— Да ты что?! — удивился тот. — Про любовь?
В трубке послышался смех.
— И она там тоже есть, — улыбнулся я. — Хочу тебя попросить прочесть его.
— Ты же знаешь, что я давно расстался с кинематографом, — объяснил главный. —
У меня журнал.
— Но ты… в нём пишешь про кино?
— Об этом лишь небольшой раздел.
— Прочти, пожалуйста, — продолжил я. — Мне не к кому обратиться. Мне очень важно твоё мнение.
— И больше ничего?
— А что ещё? — Я задумался. — Ничего…
— Сначала ты пропадаешь, — вспомнил он, — потом появляешься и требуешь какого-то мнения…
— Я тебя очень прошу… — уже не надеясь, повторил я. — Прочти.
— Ну хорошо, — согласился тот, — отправляй на «мыло».

Через неделю главный сам связался со мной:
— Можешь подъехать?
— Да, — ответил я растерянно.
— Тогда я жду тебя.

Я шёл в редакцию одного столичного журнала и кайфовал и от этого неожиданного звонка, и от того, что ловил на себе взгляды прохожих. Настроение было приподнятым. Моросил дождь. Я вспоминал, как отдал этому городу хорошую часть своей жизни, и не просто отдал — Москва как будто сама забрала её, как медсестра из вены кровь.
В моей жизни был период, когда я никого не хотел видеть, никому не хотел звонить. В сердце долго не заживала рана от одной печальной истории, следствием которой стало расставание. Тогда это событие я назвал предательством и написал по этому поводу так:

Вслед за тобой движение просилось…
— Остановись!
Но дверь закрылась.

Это была моя Лена. Она сбежала прямо из гостиничного номера, ночью, с каким-то итальянцем, а я разорвал с театральным агентством контракт и улетел из Италии в Россию. Теперь я мог бы простить ей всё. И даже сам попросил бы прощения.
Возвращаться в Петербург было стыдно, и я решил, что полечу в столицу. Когда-то о ней мы только мечтали. Я поступил в институт, продолжал работать и писать. Годы в Москве летели очень быстро.
Какое-то время я жил воспоминаниями о репетициях на Невском, ночных выступлениях в клубах и постоянно изматывающих тусовках (так проходили наши совместные девять лет). Я даже не знаю, как могло всё повернуться, если бы Лена не бросила меня. Возможно, года два мы бы ещё потанцевали. А дальше что?

— Ты не хочешь детей? — спрашивала она.
— Мои дети на бумаге, — отвечал я.
— Ты сумасшедший, — возмущалась она. — Дети — это вторая жизнь! И твоё писательство тут ни при чём.
— Я ещё не состоялся в первой, — злился я. Но потом успокаивался:
— Не обижайся.
— Ты не прав, Лео, — закуривала она. — Потом ты будешь об этом жалеть.
— Мы с тобой разные, — утверждал я, не слыша её.
Она вздыхала:
— Ты понимаешь, что мы когда-нибудь расстанемся?
— И когда-нибудь встретимся, — отвечал я.

Прошло пять лет. Она позвонила. Сказала, что в Москве проездом, и мы забили стрелку у Киевского вокзала. Так было удобнее мне — жил рядом. Я пригласил Лену к себе, приготовил омлет и сварил кофе. Мы перекусили.

— Ты не изменилась, — улыбался я.
— Неудачная шутка, — отвечала она и жаловалась: — Знаешь, как ноги болят? Мы же были с тобой два сумасшедших: танцевали в полную силу, часто не разогревались. И вот результат!?
— Старость, — смеялся я. — Она уже стучится в дверь твою.
— Ой, кто бы говорил! — возмущалась она. — Ты старше меня на целых восемь лет!
— Не знаю, — продолжал я смеяться, — никогда не чувствовал этой разницы.
— Да ты вообще ребёнок, — отвечала она, — взрослый ребёнок.
Я легонько хлопал себя по лицу:
— Стараюсь. Слава не за горами.
— Вот теперь я узнаю тебя, — улыбалась она. — Так же летаешь в облаках.
— А ты всегда приземляла меня, — отвечал я, всё дальше и дальше погружаясь в прошлое.
— И правильно делала.
Она с жадностью затягивалась и струйкой выпускала дым.
— Но всё разрешилось само собой, — продолжал я. — Ты бросила меня, и кому-то пришлось менять профессию.
— Что, — хитро щурилась она, — другую Лену нельзя было поискать?
— Другой такой нет, — смеялся я.
Это действительно было так. Определение «незаменимых людей нет» к Лене не подходило.
— Профессию поменял не только ты, — говорила она серьёзно. — Тогда я часто вспоминала тебя, даже слишком…
— В Италии?
— Да.
— Скажи мне, — интересовался я, — ты жалела, что…
— Жалела, — перебивала она, — но лучше не продолжать эту тему. Я столько натерпелась за три года, проведённые там.
Эти слова были для меня как лекарство, которое легло на старый шрам и сразу разгладило его.
— А я тебе говорил, — отвечал я и хватался за сигарету. — Ты же не слушала меня. Он засыпал тебя подарками, и ты решила, что это судьба.
— Я ничего тогда не решила, болван, — по-детски возмущалась она. — Я хотела родить нормального ребёнка в нормальной стране.
— Ты этого добилась, — отвечал я.
— Да, но какой ценой… — говорила она с сожалением.
— Перестань, — улыбался я, — всё уже в прошлом. Думай о настоящем. А то у меня складывается такое впечатление, что ты была в плену.
— Практически, — отвечала она.
— Зато у тебя есть то, о чём ты мечтала, — улыбался я.
— Но я же мечтала… от тебя, — смеялась и краснела она.
— Не все мечты сбываются, — отвечал я.
— А по ушам!?
И мы смеялись оба.
— Где ты теперь? — спрашивал я.
— У родителей, где же ещё…
— Что делаешь?
— Работаю в спорткомплексе, помогаю провинциальным тётушкам избавляться от лишнего веса.
— А твой итальянский муж… тебе помогает?
— Прислал тут пятьсот евро. Разве это помощь?
— Козёл, — отвечал я. — И часто он «помогает» таким образом?
— Не будем о грустном, — говорила она, доставая новую сигарету. — Я, правда, летаю к нему. Там он покупает кое-какие детские вещи и так, по мелочи…
— Ты эти пятьсот получала за двадцать минут на сцене, — возмущался я.
— И что теперь? — удивлялась она. — Все мы когда-то получали. Остались только одни воспоминания.
— Да, — улыбался я. — С трудом представляю нас на сцене сейчас.
— Легко!
Она бросала сигарету и поднимала ногу над головой, а я аплодировал:
— Тебе позавидуют балерины Мариинки!
— И Большого, — отвечала она, осторожно опуская ногу обратно.
— Ещё кофе? — суетился я.
— Давай, — соглашалась она. — А то мне уже пора.
Я наливал кофе, интересуясь, что она делает в Москве.
— От мамы еду, — отвечала Лена. — Она с моей девочкой в Волгограде. У нас там дом, если ты помнишь.
— Понятно, — кивал я. — Сплавила, значит, ребёнка родителям?
— Почему «сплавила»? — удивлялась она. — Это было их желание.
— Как они поживают? — продолжал я расспрашивать.
— Стареют.
— Ну, — отмахивался я, — твоя мама всегда была живчиком.
— Она и сейчас такая, — улыбалась Лена. — И вечно чем-то недовольна.
— А отец?
— Так же копается со своей машиной, я его и не вижу. Иной раз кажется, что у меня и не было его никогда. Мать по этому поводу хорошо говорит: «Прожил ты свою жизнь, Толя, в гараже».
И Ленка от души смеялась.
— Я смотрю, ты зубы сделала? — любопытствовал я.
— Да, — гордо отвечала она, — керамику поставила. Ты же помнишь мои комплексы по этому поводу?
— Когда ты танцевала, — отмечал я, — никто не смотрел тебе в рот — все смотрели на совершенно другие места.
— Но я-то думала иначе! — отвечала Ленка.
— В тебе умерла актриса, — бросал я комплимент. — Ещё кофе?
— Хватит, — улыбалась она, — я лопну.
— Может, чего покрепче? — предлагал я.
— Нет, — отвечала она, — в другой раз. Не хочу в поезд садиться пьяной.
-— А то никогда не садилась, — вспоминал я. — В каком виде ты явилась на вокзал, когда мы уезжали на гастроли в Минск? Что ты забыла из костюмов?
— Замолчи! — краснела Ленка.
— Ещё живы воспоминания, — отвечал я и наливал себе кофе.
— Я скучаю по прошлому, — сожалела она и снова закуривала.
Пальцы её руки почему-то тряслись.
— Да, — соглашался я, — время было хорошее. Ни забот тебе, ни хлопот. И почему ты мальчиком не родилась?
— Не поняла? — удивлялась она.
— Танцевали бы себе и танцевали! — смеялся я. — Почему вам, женщинам, надо рожать?
— Потому что мы женщины! — отвечала Ленка. — Что тут непонятного?
— Всё мне понятно, — подыгрывал я. — Мне кажется, что мы с тобой что-то не доделали, чего-то не достигли, к чему так стремились…
— Это тебе так кажется, — отвечала она.
— А тебе нет?.. Впрочем, я знаю. Сейчас ты начнёшь доставать меня семьёй, детьми, домашним уютом…
— Да, — полностью соглашалась она. — Как ты не понимаешь: мы, женщины, стремимся именно к этому.
— А мы, мужчины, думаем по-другому.
— Не все мужчины такие, как ты, — хитро улыбалась она. — Ты у нас особенный. Не от мира сего. Может быть, поэтому я тебя и любила.
— И сейчас? — окончательно наглел я.
— Отстань, — тушила она сигарету. — Тебе это важно?
— Мне это приятно.
— А мне нет.
Возникала пауза. Я смотрел в окно, на часы и тянулся за сигаретой.
— Это… твоя квартира?
— Да, — закуривал я.
— Купил?
— Женился.
Больше она ничего не спрашивала. Поднималась из-за стола и шла одеваться.
— Ты знаешь, что Эд умер?
Мой голос звучал многозначительно.
— Кто это? — неохотно интересовалась она.
— Актёр из «Кабаре».
Лена застегивала сапоги и смотрела на меня:
— Я не помню его… К тому же я не тусовалась, как ты.
На её лице была ухмылка.
— Придёт время — вспомнишь, — загадочно улыбался я, открывая дверь. — Проводить?
— Не стоит, — искусственно улыбалась она, — найду дорогу сама.
— Будь счастлива, — отвечал я напоследок. — Прости.
Почему то это слово вырвалось из меня тогда, как мячик из-под воды.
— И ты, — не оборачиваясь, отвечала она.
Я так и не понял, пожелала она мне счастья или тоже попросила прощения.

Этот четырёхэтажный дом крошился как засохший торт-безе. Рядом с ним стояли новоделы, и казалось, что они смеются над его старостью, обсуждая возможную скорую смерть.
Мои мысли о Ленке улетучились. Я топтался у подъезда, пытаясь вспомнить код — какие-то три цифры. Увидев на двери маленький звонок и рядом небольшой динамик, я нажал на чёрную упругую кнопку в надежде, что мне ответит редакция.
«Раньше его не было», — подумал я и надавил снова.
— Слушаю, — ответил низкий женский голос.
— Главный у себя? — спросил я тихо, неуверенно.
— Да, а кто это?
— Лео, — и я назвал свою фамилию, — когда-то работал здесь.
Прошло несколько секунд, и дверь сработала:
— Проходите.

Редакция журнала ютилась в обычной трёхкомнатной квартире. Стопки бумаги, коробки с какими-то бланками, раздутые папки с фотографиями — всё громоздилось вдоль стен коридора. От этого он был узким и крайне неудобным. Увидев меня, главный показал пальцем на дверь своего кабинета:
— Проходи туда, — сказал он, — я сейчас. — И продолжил о чём-то говорить со своей секретаршей.
«Тут ничего не изменилось», — заметил я и зашёл к нему в кабинет.
Я присел на стул и уставился на плакаты, висевшие на стене. Мальчики-модели, актёры театра и кино смотрели на меня.
— Извини, — появился он. — Мы скоро переезжаем в новый офис. Этот дом собираются сносить.
— Только что думал об этом, — сказал я.
Мы пожали друг другу руки.
— А чего ты хотел? — главный усмехнулся. — Земелька в Москве сам знаешь какая.
Протиснувшись за стол, он достал сигарету и стал стучать по карманам в поисках зажигалки. Я протянул ему свою.
— Спасибо, — прикурил он и, выпуская дым, добавил: — Мне искренне жаль твоего друга.
— Мне тоже.
Он кивнул, хорошо затянулся и продолжил:
— У меня к тебе предложение.
— Какое?
Редактор выдержал умную паузу, сморщил сросшиеся брови:
— Хочу предложить тебе свои услуги в качестве режиссёра.
— Ты серьёзно? — опешил я.
— Да, — затянулся он, — и продюсера тоже. И это ещё не всё, дорогой наш Лео.
Я был готов на любые условия, но старался сдерживать свои эмоции.
Главный выпустил дым:
— Мы напишем статью. Разовьём вокруг неё полемику, подключим корреспондентов. Те станут доставать тебя и твоих питерских друзей в надежде получить более пикантные подробности по поводу этой true story. Параллельно задействуем Интернет. Понимаешь меня?
— Не совсем.
— Это необходимо, — подчеркнул он, — иначе книгу никто не купит.
— Книгу? — удивился я.
— Да. Мы должны подготовить нашу публику: распалить огонь, поднять скандал вокруг этой истории. И тогда читатели будут ждать её. Публиковать такой объём в моём журнале, сам понимаешь, невозможно.
— А в книге будет что? — успел вставить я. — Сценарий?
— Киноповесть, — хитро улыбнулся он.
Я потерял дар речи.
— Что ты так смотришь на меня? — продолжал он улыбаться. — Не нравится идея? Сначала выпустим книгу, потом снимем кино. Или ты хочешь одновременно?
— Это не сон? — выговорил я и закашлялся. — И… почему ты мне помогаешь?
Так же, как и меня, главного переполняли эмоции:
— У меня чуйка! Ты написал то, чего мне не хватало. Что я искал в своём «тогда» и не нашёл.
Он крепко затянулся, пустил кольцо дыма:
— Но в твоём сценарии есть один минус.
— Ты о финале?
— Именно! — отреагировал главный и затушил в пепельнице окурок. — Каталка, Эд и коридор в операционную — это не финал картины.
— Согласен, — ответил я.
— Ещё бы, — усмехнулся он. — И эту сцену надо делать более спокойной. После неё должно быть небольшое затишье, скажем, место действия — Москва. И потом — мощный финал!
— К сожалению, на Неделе высокой моды меня не было, — грустно ответил я.
— Ты был в морге? В «Астории»? За городом? На репетициях?
— Нет.
— И в чём дело тогда?
— Ладно, — улыбнулся я. — Так что у нас должно быть в статье?
Главный тут же переключился:
— Чем сопливее она будет, тем лучше. Надеюсь, ты не забыл своё интервью с инфицированным парнем?
— Такое забудешь.
— К нам на почту до сих пор приходят письма от читателей. Есть даже те, кто хочет познакомиться с ним, как-то помочь ему. Заставь народ думать и сопереживать твоему герою, жалеть его… Не мне тебя учить.
— Может, описать нашу последнюю встречу? — загорелся я. — Будто Эд всё предчувствовал и так далее?
— Делай, как считаешь нужным, — он снова закурил.
Нашу беседу прервал телефонный звонок. Главный «алёкнул» и вышел из кабинета. А я сидел и вспоминал…

Питер, весна 2005 года.

Эд очень хотел встретиться со мной, когда я приехал в наш город всего на несколько часов. Ни у него, ни у меня не было времени. Он примчался на вокзал за пару минут до моего отъезда обратно в Москву.
Эд бежал по перрону, я махал ему рукой. Пальто его было расстёгнуто, легкий шарф развевался как флаг корабля.
— Ты как всегда, — сказал я, когда он подлетел ко мне. — Поезд вот-вот отправится.
— Я должен увидеть тебя, — тяжело дыша, ответил Эд.
— Да, — грустно протянул я, и моё сердце болезненно кольнуло тупой иглой.
— Береги себя, — Эд взял меня за руки.
— Ты тоже, — ответил я, улыбнулся: — Какие горячие ладони!
— И сердце, — заметил он.
Состав тронулся. Проводник не успел открыть рот, как я уже запрыгнул в тамбур, пробежал по вагону и оказался в своём купе. Оно было совершенно пустым. Я возвращался один.
Тут я увидел, как Эд идёт за вагоном, ищет меня глазами, ищет моё окно. Наши взгляды встретились. Он касался стекла ладонью и что-то говорил, но я ничего не слышал — только отвечал ему тревожной улыбкой.
— Я тебя всегда любил, — кричал он, — как друга, слышишь? Моего друга!?
— Что ты говоришь? — не понимал я.
Поезд набирал скорость. Эд отстал. Застёгивая испачканной рукой пальто, он смотрел на улетающую в ночь «Стрелу» и плакал. А я уставился на стекло купе, где поехал со мной в Москву отпечаток его ладони.

Поначалу вся эта сцена казалась мне игрой. Но теперь я понимаю, о чём говорили его глаза, губы и ладонь на стекле. Эд прощался со мной. Это была наша последняя встреча.

Москва, ноябрь 2005 года.

Из редакции я вышел поздно вечером.
«Если бы я только знал! Почему он ничего не рассказал мне? — размышлял я по дороге домой. — Я сумел бы его отговорить. Мне очень хотелось в это верить».

Свет был таким тусклым, что скрывал беспорядок в комнате. Пальцы стучали по клавиатуре. Многое в сценарии оставалось неясным. На последнем дефиле, Неделе высокой моды, не было никого из наших близких друзей.
Я позвонил Яне…

— Давид сообщил Сан Санне, что повёз Эда в Швейцарию, — ответила она по телефону. — Он обещал, что вернётся вместе с ним к показу. Я тогда звонила из Ялты, просила занести меня в список гостей и заодно поинтересовалась, как и что…
— А почему именно в Швейцарию? — Я включил громкую связь и диктофон.
— Не знаю, — ответила она. — Это же было неправдой.
— Ладно, — задумался я, — придумаю что-нибудь. Значит, ты прилетела в день показа?
— Прилетела, — грустно ответила она. — Только рейс наш задержали. Мы просидели целый день в аэропорту и вылетели в Питер вечером. Я и тогда звонила Сан Санне. Но ей, видимо, было не до меня… Одним словом, я опоздала.
— И куда ты поехала?
— К нему домой.
— А твой бойфренд?
— Он мне поднадоел на море. Но это между нами.
— Хорошо, — улыбнулся я.
— Поехала на Елизаровскую, — продолжила она. — Думала, может, он там. Соскучилась по нему страшно. Но зашла в пустую квартиру.
Яна почти плакала.
— Увидела его телефон. Включила. Посыпались сообщения о не принятых звонках. Последним пришло сообщение от тебя…
Она ненадолго замолчала.
— Ты напишешь об этом в сценарии?
— Да, — ответил я.
— У тебя всегда была с ним какая-то связь…
Я вздохнул.
— Серьёзно, — продолжила она. — Я про сообщение. Оно до сих пор в телефоне. Я его не стёрла. Хочешь, прочту?
— Не надо, я помню его.
— А дату отправления? — поинтересовалась она.
— Помню, — повторил я. — В день операции.
— Видимо, ты чувствовал.
Она ждала ответа.
— Плохого… ничего, — произнёс я. — Но… какая-то сила вытолкнула меня тогда с кровати в семь часов утра, заставила сонного взять телефон и написать это…
— Вот и пришла наша осень, слёзы, три точки, — прочитала она.
— Да, — качнул я головой.
— Да, — тихо повторила Яна.
Мы замолчали, слушая тишину.
— Ну, когда уже я взгляну на твой шедевр? — спросила она. — Мне так интересно.
— Скоро, — ответил я и задал ей новый вопрос:
— Эд знакомил тебя с матерью?
— Нет, — отрезала она, — не знакомил. Мы увиделись с ней в морге.
— Ужас, — ответил я.
Она вздохнула.
— А как ты узнала, что он умер?
— Жак позвонил.
— А он откуда узнал?
— Стилист у него там знакомый работал…
— Где?
— В Манеже.
— Понятно, — отреагировал я. — А почему Жак не был на этом показе?
— Ты у него спроси, — сказала она. — Дать тебе его телефон?
— Не надо… я звонил ему.
— И что?
— Ничего определённого. Может, боится чего-то… или кого-то? Из разговора с ним я понял, что Сан Санна послала Жака с его трусами куда подальше. Между ними что-то произошло. Но вытянуть из Жака, что конкретно, я не смог. Думаю, он хотел участвовать в этом показе в качестве модельера, а не быть на побегушках у неё. Я бы так и написал.
— Значит, так и пиши, — засмеялась Яна. — Похоже, ты знаешь больше, чем все мы.
— Стараюсь, — ответил я. — Мне нужна ясность.
— Понимаю, — произнесла она. — Но в этой печальной истории её нет.
— Будет, не переживай.

В сценарии всё становилось на свои места. После коридора и дверей операционной я вернул место действия в Москву, добавил сцену в редакции и диалог с Леной. Правда, во время правки мне почему-то захотелось удалить его, пока я не заметил некую связь нашего с ней разговора с разговором Яны и Эда в клубе «Грибоедов». И я решил оставить этот диалог, подарив Ленке вечность.
От сигаретного дыма и монитора болели глаза. Сидя за рабочим столом, я курил одну за другой, смотрел на мигающий курсор и ждал неизвестно чего.
В квартире послышались раскаты салюта.
— Что за праздник? — я испугался и удивился одновременно. — Что можно праздновать сегодня, 21 ноября?
Небо за окном озаряли звёздные цветы.
— Может, кто-то решил так отметить свой день рождения? Сейчас это неудивительно — гулять с салютом.
И тут меня осенило:
— Вот он, переход к финалу! Перед моими глазами.
Строки сценария уже летели по монитору вверх. Я стёр «Продолжение следует…» и начал печатать…

Манеж освещался огнями салюта, зависающими в вечернем небе. Кругом стояли дорогие машины и автобусы телевизионных компаний. Знаменитые итальянские, французские, японские дизайнеры приехали в город на Неве со своими коллекциями. В дефиле участвовали и начинающие модельеры.
С самого утра в большом зале Манежа проходили выставки ювелиров и фотографов, и посетить их мог любой желающий. Но к вечеру сменилась охрана, и народ стали пускать только по пригласительным билетам. Питерский бомонд плыл разноцветным потоком, и перед входом охранники проверяли сумки каждого входящего.
В зале дамы крутились у витрин с бриллиантами, а мужчины пили шампанское и глазели на чёрно-белые снимки обнажённых моделей, сравнивая своих фавориток с этими застывшими, отфотошопленными образами.

ИНТЕРЬЕР. ГРИМЁРНАЯ. ВЕЧЕР
В комнате стоит гробовая тишина. Визажисты матируют лица Семёна и Егора. Сан Санна в очередной раз набирает номер Давида. Сигнал идёт, но трубку никто не снимает. Хлопает входная дверь, Сан Санна пугается и чуть не роняет телефон.

САН САННА
Что ты пришёл? Иди обратно. Тебе надо быть там.

АДМИНИСТРАТОР
Я только что оттуда. Их нет.

САН САННА (нервно)
Иди! Может, они не могут найти, где мы!

АДМИНИСТРАТОР (удивлённо)
А телефоны на что?

САН САННА (кричит)
Я не поняла?! Это последний день твоей работы!

Администратор пулей вылетает в коридор и бежит вниз по лестнице, ведущей к подиуму.

За ширмой суета. Дефиле по подиуму ни на секунду не прекращается. К администратору подходит хореограф Сан Санны.

ХОРЕОГРАФ
Эд приехал?

АДМИНИСТРАТОР
Нет.

ХОРЕОГРАФ
И что она думает делать?

АДМИНИСТРАТОР
Не знаю…

ХОРЕОГРАФ (удивлённо)
Вообще-то, мы уже!

АДМИНИСТРАТОР
Как? Скоро финал?

Показывает на себе воображаемую женскую грудь.

ХОРЕОГРАФ
А ты как с луны свалился. Девчонки наши ходят по подиуму.

Кто-то из моделей зовёт его, и он уходит.

АДМИНИСТРАТОР
Кошмар.

Достаёт сигарету. Закуривает.

ОХРАННИК
Здесь не курят.

АДМИНИСТРАТОР
Извините.

Уходит.

ИНТЕРЬЕР. ГРИМЁРНАЯ
Костюм Эда одиноко висит на вешалке.

САН САННА (тихо)
Что случилось? Ты должен был «прилететь» часов пять назад. Ничего не понимаю.
Касается рукой костюма, красных крыльев.

Семён с Егором переглядываются.

САН САННА (продолжая разговаривать с костюмом)
И если тебя не будет… Это мой провал?

Звонит телефон.

САН САННА
Давид?! Я вся на нервах! Почему ты не снимаешь трубку? Вы прилетели?.. Где Эд?!

ГОЛОС ДАВИДА (нерешительно)
Санечка, прости меня. Мы были здесь, в Питере. И теперь, когда ситуация критическая… понимаешь, дорогая, в чём дело…

САН САННА (перебивая)
Что? Какая ситуация?! Где Эд?!!

Ей словно не хватает воздуха.

САН САННА (испуганно)
Что случилось?

ИНТЕРЬЕР. НОМЕР В ГОСТИНИЦЕ «АСТОРИЯ»
Давид бледен, руки у старика трясутся. В его гостиничном номере везде горит свет. Чемодан стоит в прихожей, на тумбочке у зеркала лежат документы и билет на самолёт.

ДАВИД (заикаясь)
Прости. Мы делали всё, что могли.

ГОЛОС САН САННЫ (оглушительно)
Делали?!

ДАВИД (тут же исправляясь)
И делаем. Но мальчик наш так и не приходит в себя. Он в коме.

ИНТЕРЬЕР. ГРИМЁРНАЯ
Сан Санна выпускает из ослабевшей руки телефон.
ЗАМЕДЛЕННАЯ СЪЁМКА: телефон падает на пол, и включается громкая связь.

ГОЛОС ДАВИДА (продолжая)
Прости. Никто не хотел этого. Мне не объяснить — сложно. Ты не поймёшь.
Такое бывает! И это не ошибка анестезиолога. Один раз из тысячи — бывает.
И он попал в эту цифру.

Сан Санна находилась в состоянии полной прострации. Глядя на себя в зеркало, она словно проживала заново ярчайшие моменты дружбы с Эдом. От самого первого знакомства в «Кабаре» до танца в ресторане и постельной сцены.

ГОЛОС ДАВИДА (продолжая)
Я боялся сказать тебе. Не знал как… Я и сейчас боюсь. А моя репутация?
Всё летит к чёрту! Ты слышишь? Алло! Скажи, что мне делать?.. Алло!

САН САННА (возвращаясь в реальность)
Исчезнуть.

Достаёт из сумочки пачку фотографий, быстро находит нужный ей снимок.

САН САННА (ни на кого не глядя)
Готовы?

Семён, Егор и двое стилистов смотрят на неё широко раскрытыми глазами.

СЕМЁН (кивая)
Да, готовы.

САН САННА (моделям)
Тогда подождите меня в коридоре. Только без обид.
(стилистам) А вы останьтесь.

Показывает стилистам фотографию.

САН САННА (продолжая)
Делаем меня вот такой. Только побыстрее.

Сколько раз я представлял себе эту сцену и технические варианты её осуществления и постоянно приходил к одному и тому же решению — разделить экран пополам. Разорвать его ломаной изолинией — и пусть она движется между главными героями.
Они оба готовились к выходу, и весь процесс их перевоплощения, как мне казалось, надо было смотреть одновременно: Эд — на операционном столе, Сан Санна — в гримёрной комнате. Он — в реанимационной палате, она — на подиуме.

ИНТЕРЬЕР. КОРИДОР
Семён и Егор разминаются как перед боем. Их посеребренные шпаги лежат на полу. Дверь гримёрной комнаты открывается, в коридор выходит Сан Санна. Парни застывают от удивления.
Сан Санна идёт вперёд. Ребята хватают шпаги и устремляются за ней. Навстречу им по коридору бежит администратор.

АДМИНИСТРАТОР (кричит, размахивая руками)
Через пять минут наш выход!

Останавливается как вкопанный. Смотрит на Сан Санну. Та проходит мимо, спускается по лестнице.

Она шла по подиуму в сопровождении парней и совсем не слышала музыки. Публика аплодировала и раздевала её глазами. Перламутровая кожа, яркие губы, усыпанная стразами маска, парик, настоящая женская грудь и мужское достоинство под чёрным лаком бандажа говорили о том, что на подиуме Эд.
Шаги отдавались в её голове глухими ударами, похожими на работу сердца, а сам подиум казался бесконечным и опасным. Вспышки фотоаппаратов и прожектора слепили глаза.
В какой-то момент Сан Санне показалось, что кто-то идёт за ней следом, и на середине пути она оглянулась. Никого. Только облако от дымовой машины заполняло пространство.
Остановившись на краю подиума, она улыбнулась. В глазах зрителей читался экстаз. Она победила.
Стоя на искусственных облаках славы, не помня о красных крыльях, которые должна была раскрыть, не видя, как мальчишки всё это время импровизировали и как ушли, оставив её одну, она думала о том, кто только что шёл за ней следом.

ЗАТЕМНЕНИЕ

Слышны стоны молодой матери, крик родившегося на свет ребёнка и реплика врача:
— Поздравляем, Яна, у вас мальчик. Как Вы его назовёте?

КОНЕЦ ФИЛЬМА